Кузены - стр. 9

Дядя Андерс, отец Джоны, единственный из всех не унаследовал семейной красоты. На старых фотографиях он невысокий, тощий, с грубыми чертами лица, косыми стрелками бровей и вечно искривленными в ухмылке тонкими губами. Когда я читаю, что пишет Джона, то представляю его себе таким же.

Я собираюсь уже убрать телефон, когда выскакивает новое сообщение от Милли – личное, только для меня. Это первый раз, до этого мы общались только втроем в чате.

«Обри, хочу спросить: только мне кажется, что Джона полный козел?»

Слегка улыбнувшись, я печатаю в ответ: «Нет, не только». Открываю бардачок, где Томас специально держит что-нибудь перекусить, и вытаскиваю упаковку печенья с коричным сахаром. Не самое мое любимое, но желудок после соревнований буквально сводит от голода.

Милли: То есть понятно, что никто от этого не в восторге. Я, конечно, не собиралась в лагерь для гениев, но все равно у меня нашлось бы занятие поинтереснее.

Прежде чем я успеваю ответить, выскакивает еще одно сообщение – теперь в нашем групповом чате.

Джона: Мне это время неудобно, и вообще не вижу смысла приезжать всем вместе.

Милли: Госсспд, почему он такое чмо???

Джона: Не понял?!

Милли: …

Милли: Упс, не туда написала.

Милли (в личном чате со мной): Втф…

Я, с набитым ртом, давлюсь от хохота. Томас косится на меня:

– Что смешного?

– Да Милли, моя двоюродная сестра, – отвечаю я, проглотив наконец печенье. – Думаю, мы с ней поладим.

– Это хорошо. Хоть лето пройдет не совсем впустую.

Постукивая пальцами по рулю, Томас сворачивает на мою улицу, узкую и петляющую, со скромными одно- и полутораэтажными домами. Предполагалось, что это будет наше временное жилье – его купили после выхода первого романа отца почти десять лет назад. Книга не стала бестселлером, но получила достаточно хорошие отзывы, и издательство предложило контракт на вторую. Однако ее папа так и не написал, хотя с тех времен, когда я еще училась в начальной школе, он нигде больше не работал. Я очень долго думала, что ему платят за то, что он читает книги, – ничем другим он не занимался. На самом деле он за это время вообще не получил ни цента.

Томас поворачивает к нашему дому и заезжает на парковку, но двигатель не глушит.

– Зайдешь? – предлагаю я.

– Э-э… – Томас делает глубокий вдох, его пальцы продолжают постукивать по рулю. – Знаешь, я тут подумал…

Я облизываю губы, ощущая вкус корицы и хлора от воды из бассейна. Не дождавшись продолжения, спрашиваю сама:

– Что ты подумал?

Томас как-то напрягается, потом пожимает плечами:

– Ну – не сегодня, наверное. У меня еще кое-какие дела.

Расспрашивать у меня уже нет сил. Подаюсь к нему, чтобы поцеловать на прощание, но он отстраняется.

– Лучше не надо. Не хочу тоже заболеть.

Это как пощечина. Впрочем, поделом – нечего было врать.

– Ладно. Спишемся позже?

– Конечно.

Едва я выхожу из машины и захлопываю дверцу, Томас выруливает задним ходом с парковки и уезжает. Мне становится как-то не по себе. Не то чтобы он обычно ждал, пока я дойду до двери, но и вот так пулей раньше с места не срывался…

Я переступаю порог. Внутри тихо. Когда мама дома, она всегда включает музыку, обычно гранж 90-х, который любит еще с колледжа. На секунду у меня вспыхивает надежда, что никого из родителей нет, но едва я вхожу в гостиную, как замираю, услышав голос отца: