Курсант. На Берлин – 3 - стр. 9
Удар был не просто пощечиной. Костяшки пальцев врезались в скулу, высекая искры из глаз. Голова мотнулась, в ушах зазвенело, во рту появился металлический привкус крови. Боль была резкой, унизительной. Похоже, он нехило повредил мне физиономию. Отличный удар, профессиональный. Чувствуется знаток дела. Сука…
– Память освежить? – голос Куратора стал ледяным. – Я могу. Медленно и очень вдумчиво. Может, начнем с пальцев? Или предпочитаешь что-нибудь более… деликатное? У нас есть время. Хотя, нет… Перефразирую. У меня есть время. У тебя – нет.
Он снова занес руку, и я инстинктивно дернулся вперёд, насколько позволяли веревки. А они вообще не позволяли.
Сам не знаю, зачем это сделал. Все равно достать его я не смог бы. Но мне просто до ужаса хотелось вцепиться в Куратора зубами и рвать, как пресловутый Тузик грелку. Черт… Надо было откусить ему нос…
Меня накрыла волна дикой ненависти и неконтролируемой ярости. Никогда ничего подобного раньше не испытывал, если честно.
Однако нас отвлекли. Очень неожиданно откуда-то сверху раздался шум. Не просто единичный глухой удар, а отчетливый грохот, крики на немецком, звук разбитого стекла и тяжелые, бегущие шаги по лестнице.
«Пенсионер» замер.
В первую секунду мне показалось, что на его лице появилось выражение удовлетворения. Будто он ждал появления посторонних и теперь вполне был этому рад. Но уже в следующее мгновение физиономия лже-Дельбрука снова обрела то неприятное, жёсткое выражение, которое присутствовало на ней пять минут назад.
Такое чувство, будто у него – раздвоение личности, отвечаю. Будто внутри этого странного деда борются два разных человека. Один – хороший, а второй – мудак и садист.
Куратор резко обернулся к двери, о которую кто-то отчаянно долбился лбом или какой-то другой частью тела. По крайней мере, ощущение было именно такое. А затем, выхватив из-под жилета пистолет, шагнул в сторону выхода.
Надо же… Все серьёзно. Он даже оружие при себе имеет.
– Was ist los?! Wer ist da?! (Что случилось?! Кто там?!) – крикнул он громко.
Почти сразу же в дверь начали ломиться с утроенной силой. Раздался треск дерева и громкий приказ на немецком:
– Gestapo! Aufmachen! Sofort! (Гестапо! Открыть! Немедленно!)
Куратор отреагировал, прямо скажем, негативно. Расстроился вроде как. Он отшатнулся, сделал несколько шагов назад и поднял пистолет, целясь в тех кто вот-вот должен был появиться на пороге.
Раздался еще один мощный удар. Дверь, выбитая тяжелым ботинком или каким-то подручным средством, сорвалась с одной петли и повисла, открывая проход.
В проеме, в клубах пыли, резко контрастируя с тусклым светом помещения, появились люди в черных мундирах. Фуражка с орлом и свастикой у того, кто шел впереди, на остальных – стальные каски.
Ну да, реально Гестапо. Причём, возникло такое ощущение, будто меня их появление удивило гораздо больше, чем Куратора. Хотя он очень активно пытался изображать агрессию. В том и суть. Агрессию! А должен был удивиться.
Гестаповцев было не меньше четырех. Это те, кого я мог видеть. Но есть подозрение, за их спинами притаились еще парочка человек. Все они были вооружённый до зубов.
– Hände hoch! Waffe weg! (Руки вверх! Бросить оружие!) – рявкнул один из немцев, похоже, офицер. Он, как раз, оказался впереди.