Курсант Империи – 3 - стр. 9
Камера матки открылась перед нами как кадр из фильма ужасов. Взрыв разрушил ближнюю стену, обрушил часть потолка. Зеленоватое биолюминесцентное свечение теперь перемежалось красными отблесками от тлеющей органики. Кладка – тысячи яиц размером с футбольный мяч – была частично уничтожена. Разбитые оболочки источали желтоватую жидкость, которая растекалась лужами по полу.
Но в дальнем конце камеры что-то двигалось. Несколько богомолов-нянек, уцелевших благодаря расстоянию от эпицентра, сгрудились вокруг чего-то большого. И когда луч моего фонаря упал на это "что-то", я невольно сделал шаг назад.
Матка была действительно огромной – размером с автобус, если автобус раздулся бы как воздушный шар. Бледно-зеленое тело пульсировало в ритме дыхания, сегментированное брюхо вздымалось и опадало. Но она была ранена – вся левая сторона обожжена, одна из массивных клешней оторвана, зеленая кровь сочилась из множественных ран.
Няньки нас заметили. С визгом, от которого заложило уши даже через шлем, они бросились в атаку. Пять или шесть особей – точно сосчитать в хаосе движения было невозможно – неслись на нас с яростью камикадзе.
– Огонь! – крикнул Капеллан.
Грохот выстрелов в замкнутом пространстве был оглушительным. Моя винтовка выплевывала пули с частотой промышленного перфоратора, разрывая хитин первого богомола. Зеленая кровь фонтаном брызнула на стены, но тварь продолжала идти, даже с половиной оторванной головы.
Мэри стреляла со снайперской точностью – каждая пуля в сочленение конечностей. Богомол, которого она выбрала целью, рухнул, потеряв опору, но продолжал ползти на обрубках, щелкая челюстями. Она добила его контрольным в голову, тут же переключилась на следующего.
Кроха не стрелял – он пошел в ближний бой. Поймал прыгнувшего на него богомола за серповидные конечности и с хрустом переломил их пополам. Усиленный эндоскафандр против хитина – не самое честное противостояние. Богомол взвизгнул, попытался укусить, но Кроха просто оторвал ему голову, как пробку от бутылки.
Капеллан вел огонь короткими очередями, каждая из которых была молитвой смерти. "Отче наш," – три пули в грудь богомола. "Иже еси на небесех," – разворот, очередь в следующего. "Да святится имя Твое," – добивающий выстрел в корчащуюся на полу тварь.
Я сосредоточился на двух особях, пытавшихся обойти нас слева. Они двигались синхронно, как будто репетировали этот маневр. Первый прыгнул высоко, целя мне в голову. Второй пошел низом, под ноги.
Но у меня была винтовка с автоматическим режимом и эндоскафандр. Я присел, уходя с линии атаки верхнего, одновременно разворачивая ствол вниз. Очередь прошила нижнего богомола от головы до брюшка. Верхний пролетел надо мной, я развернулся на колене и всадил в него половину обоймы, пока он пытался затормозить на скользком от крови полу.
Бой длился секунд тридцать, но казалось – вечность. Когда последняя нянька упала, продырявленная пулями Мэри, в камере воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием матки и капаньем зеленой крови с потолка.
Мы стояли посреди кладки, окруженные трупами последних богомолов и разбитыми яйцами. В дальнем конце камеры матка пыталась отползти, но ее огромное тело было слишком повреждено. Она могла только извиваться, издавая низкий, вибрирующий звук – не визг, а что-то похожее на стон.