Культурология. Дайджест №3 / 2013 - стр. 20
Исследователь акмеизма Т.А. Бек справедливо причислила Третий Цех поэтов к неошколе с глубоким философским и теоретическим (научным) содержанием: «Благодаря мощной педагогической и просветительской энергии Гумилёва акмеизм в весьма спорных очертаниях неошколы просуществовал до начала 20‐х годов. В 21‐м опять был возобновлен “Цех поэтов” (условно – третий), где Гумилёв, объединив вокруг себя поэтическую молодежь, обсуждал со своими подопечными акмеистические теории, эйдолологию11 – науку об образах, технику стихосложения, стремясь создать поросль “младших акмеистов”. Того же наполнения были и занятия в студии “Звучащая раковина” <…>. Гумилёв с творческой последовательностью проповедовал не устаревшие для него за десять лет устои, то, по ироническому выражению критики, “насаждая ровные ряды акмеистических елочек”, то давая мощный толчок и свободу развития далеким от акмеистических установок дарованиям (как, например, Вагинов или Нельдихен)»12.
Название объединения, созвучное названию ремесленных объединений в средневековой Европе, подчеркивало отношение участников к поэзии как к профессии, ремеслу, требующему упорного труда. Во главе цеха стоял синдик, главный мастер. По замыслу организаторов, цех должен был служить для познания и совершенствования поэтического ремесла.
Впоследствии не раз предпринимались попытки возобновить деятельность акмеистического Цеха поэтов. Второй Цех поэтов, основанный осенью 1916 г., возглавили Г. Иванов с Г. Адамовичем. Но и он просуществовал недолго.
В 1920 г. появился Третий Цех поэтов, который был последней попыткой Гумилёва организационно сохранить акмеистическую линию. Под его крылом объединились поэты, причисляющие себя к школе акмеизма: С. Нельдихен, Н. Оцуп, Н. Чуковский, И. Одоевцева, Н. Берберова, Вс. Рождественский, Н. Олейников, Л. Липавский, К. Вагинов, В. Познер и другие. Третий «Цех поэтов» просуществовал в Петрограде около трех лет (параллельно со студией «Звучащая раковина») – вплоть до трагической гибели Н. Гумилёва.
Творческие судьбы поэтов, так или иначе связанных с акмеизмом, сложились по-разному: Н. Клюев впоследствии заявил о своей непричастности к деятельности содружества; Г. Иванов и Г. Адамович продолжили и развили многие принципы акмеизма в эмиграции; на В. Хлебникова акмеизм не оказал сколько-нибудь заметного влияния. В советское время поэтической манере акмеистов (преимущественно Н. Гумилёва) подражали Н. Тихонов, Э. Багрицкий, И. Сельвинский, М. Светлов.
В сравнении с другими поэтическими направлениями Серебряного века акмеизм по многим признакам представляется явлением маргинальным. В других европейских литературах аналогов ему нет (чего нельзя сказать о символизме или футуризме). И тем парадоксальнее звучат слова А. Блока, литературного оппонента Н. Гумилёва, заявившего, что акмеизм явился всего лишь «привозной заграничной штучкой». Ведь именно акмеизм оказался наиболее плодотворным для русской литературы в целом, являя собой ярчайший пример развертывания потенциальной «культурной парадигмы» во времени и пространстве, оказавшей определяющее влияние на судьбу русской поэзии ХХ в. Н.А. Богомолов подтверждает этот тезис: «Отметим все-таки, что реликты Серебряного века, явно существуя уже вне всякой системы, вызывали вполне плодотворный интерес современников. Пастернак, умерший в 1960 г., Маковский (1962), Асеев (1963), Ахматова (1966), Д. Бурлюк (1967), Крученых (1968), Адамович (1972) так или иначе, в большей или меньшей степени, служили своеобразным передаточным механизмом если не знаний об ушедшей эпохе, то хотя бы самых общих впечатлений. Даже своеобразные “связки” возникали: Пастернак – А. Вознесенский, Ахматова – группа молодых ленинградских поэтов, Кручёных – Г. Айги. Время от времени (в эмиграции, конечно) это могло принимать до известной степени институализированный характер, как в желании Ю. Иваска собрать воспоминания современников об акмеизме»