Куликовская битва. Одна строчка в летописи - стр. 4

– В тот год 1380 от рождества Христова, исполнилось мне осьмнадцать зим, как всегда начал Захарий, – женил меня батюшка по весне на бабушке вашей Ефросинье Алексеевне. Да и как не женить было, ведь она проходу мне не давала из-за любви ко мне. Прямо ложись и помирай. Или к татарам подавайся.

  Захарий хитровато улыбнулся и сделал паузу, так как знал, что жена обязательно выскажется в этом месте, ибо терпеть не могла неправды и всегда пресекала любые попытки лжи, поданной даже в виде шутки.

   -Врёт всё, окаянный, – встряла возмущённая Ефросинья, – сам так и шастал по ночам в наш двор, чтобы увидеть меня в окне светёлки. Прилип, прям как банный лист…

   -Да, да, да, – весело реагировал Захарий и подмигивал внукам,– а я, может, не к тебе приходил. Я просто, по отсутствия сна, прогуливался вокруг вашей избы. А вот ты открывала окно и знаками мне показывала, что любишь.

   -А ты до утра под окном стоял истуканом, пока батюшка однажды тебя оглоблей не спугнул, – усмехаясь, ответила Ефросинья, – ох, и бежал ты милок, что чуть плетень не снёс.

   -Девка она красивая была, – пропустив замечание про позорное бегство мимо ушей, продолжил Захарий, – прямо Василиса Прекрасная. Мой тесть её из светёлки не выпускал. Не дай бог, ордынец увидит, сразу в Золотую Орду увезёт на потеху их князьям – мурзам. Со всеми красивыми девками они так поступали, проклятые…

   Посватали мы её, свадьбу справили и зажили мы с ней как два голубка. Так, мать?

   -Так, Захарий Иванович так, – улыбаясь, подтвердила Ефросинья и добавила для внуков, – в заботе и ласке прожила с вашим дедом, грех жаловаться и Бога гневить. Ласковый он всегда был. То ромашек мне принесёт, то просто ветку сирени. Мелочь, а у меня сердце от радости из груди выпрыгивает, словно он мне не цветы полевые принёс, а половину мира к ногам положил. Детей вон подняли, в люди вывели и вас всех, даст Бог, подсобим по мере сил и здоровья, поднять.

  -Деда, а меня ты любишь? – стала допытываться сидящая у него на коленях самая младшая из всех правнуков Машенька.

– Люблю, стрекоза моя, люблю, – целуя ее, подтвердил Захарий.

– Сильно, сильно? – Жмурясь от удовольствия и подставляя лицо для поцелуев, не унималась она, – как бабушку Фросю?

– А нас деда? – подняли галдёж остальные дети.

– Всех вас люблю бесенята, – прижимая Машеньку к груди ответил довольный Захарий.

– Ну почему ты меня не цалуешь? – Передразнивая пьяного деда, произнёс сидевший у окна внук Алексей.

  Взрослые, все, кто был в избе, покатились со смеху. Захарий, не ожидавший такого предательского выпада от внука хотел было рассердиться, но не смог. Он хохотнул, покачал головой и ответил внуку: – Подожди, шельмец. Подойдешь ещё ко мне, попросишь уду тебе смастерить.

– Как пришло лето, собрался батюшка мой в Золотую Орду воск свести, – продолжил Захарий, – в Орде воск всегда в цене был. Не бортничали басурмане-то и пчёлы для них, всё равно, что для нас верблюды.

– А верблюды, это такие лошадки?– Спросила Машенька.

– Нет, Машенька, – ответил Захарий, – это как наша корова Зорька, если на неё седло напялить.

– Как скоморохи на ярмарке телка оседлали?– Вспомнила внучка.

– Верно. Телок тогда им чуть шеи не свернул, – подтвердил дед и продолжил, – собирайся, сын, говорит мне батюшка, пора тебе науку купеческую познавать.