Кукушка - стр. 62
Со стороны канальной набережной и впрямь донёсся барабанный бой, какие-то выкрики, и народ постепенно начал двигаться в ту сторону. Карл Барба торопливо побросал своих кукол обратно в сундук, подкатил бочонок ближе к балагану и взобрался на него.
На них текла толпа. Впереди палач с помощниками тащил на верёвке какую-то растрёпанную женщину. Вокруг толпилось множество других тёток, осыпавших её грязными ругательствами.
– Рогса Madonna! – воскликнул кукольник. – Фриц! Прикрой глаза малышке! А лучше – уши.
– Но господин Карабас, – пискнула Октавия, которой тоже хотелось посмотреть, и она тянула шею и подпрыгивала от любопытства.
– Прикрой, я сказал! А лучше отверни её лицом к стене – маленьким девочкам нельзя смотреть на этакое непотребство. Платье женщины было увешано красными лоскутьями, а на её шее, на цепях, висел тяжёлый «камень правосудия» – это означало, что она была уличена в торговле собственными дочерьми. В толпе говорили, что её зовут Барбарой, что она замужем за Язоном Дарю и что должна переходить в этом одеянии с площади на площадь, пока вновь не вернётся на Большой рынок, где взойдёт на эшафот, уже воздвигнутый для неё. Едва процессия вступила на рынок и толпа образовала коридор, стал виден эшафот. Женщину привязали к столбу, и палач насыпал перед ней кучу земли и пучок травы, что должно было обозначать могилу. Прикрывать глаза девчушке всё время было нелепо, и свою долю зрелища Октавия всё равно успела углядеть. Примерно с час женщина стояла там, а толпа осыпала её насмешками, плевками и огрызками. Половина публики втихомолку поругивала губернатора за жестокость, а вторая – сожалела, что несчастная – не ведьма, а то была б потеха и костёр. Потом палач отвязал женщину и вновь увёл. Кто-то сказал, что ее уже бичевали и тюрьме.
Толпа помаленьку принялась расходиться.
– Они не любят испанцев… – заметил как бы между прочим Карл Барба. – Этим надо воспользоваться, пока они не разошлись. Фриц! – окликнул он. А?
– Хватай барабан и лупи что есть мочи.
– Да я не умею!
– Что тут уметь! Просто стучи, чтоб на тебя обратили внимание. А я сейчас…
И он нырнул в сундук.
Фриц пожал плечами, но спорить не стал, вместо этого послушно утвердил высокий барабан на бочке к принялся размеренно стучать, пока собравшаяся публика вновь не обратила взоры на кукольный балаган.
На сцену упала борода, а следом сверху показалась выпученная рожа господина Барбы. В одной руке он держал нечто длинное, мохнатое, из другой торчали руки-ноги каких-то кукол.
– Почтеннейшая публика! – провозгласил он, обнажив в улыбке широкий ряд зубов, словно у него была четверть луны в голове. – Не спешите убегать, спешите видеть! Я вам расскажу историю, которая всем понравится, а если и кого обидит – дураку не привыкать, а умный сам с обидой справится!
Народ стал стягиваться к ларьку, Барба откашлялся и продолжил:
– Сие сказание моё гишпанское, игристое, как шампанское, не сиротское и не панское, а донкихотское и санчо-панское. Вот на почин и есть зачин и для женщин и для мужчин, и все чин чином, а теперь за зачином начинаю свой сказ грешный аз!
На сцене показались чуть ли не сразу все куклы, что были в сундуке, – Фриц сбоку видел, что хозяин подвязал их к одной доске и теперь просто водил доской туда-сюда.