Куда уходит кумуткан. Брат мой Бзоу - стр. 23
Быстрее ветра мчался, легче птицы становился, а погоня не отставала. Выскочил к реке Осе. Злобой, как отравой, смочил свой платок, бросил его в кусты. Застонала земля и воспалилась топким болотом. Этигил поскакал дальше. Погоня замедлилась, но всё же не сдалась. Днём он слышал топот их лошадей, ночью видел свет их факелов. Они были близко.
Отыскал Этигил брод через Малую Ангару. Ненавистью, как ядом, сгустил свою слюну и плюнул в реку. Вскипели воды, поднялись, как в паводок. Не пустили преследователей. Так и остались они на другом берегу. А Этигил помчался к Большой Ангаре, где был улус его отца. У коня от дальней дороги копыта разгорячились и слезли, как слезает ноготь с натёртого пальца. Упал конь бездыханным. Плакал над ним Этигил, а потом отрезал его голову и понёс с собой, желая показать ему свою родину.
Возвращение выдалось шумным и грустным. Сельчане отпраздновали побег Этигила – уж и не думали его увидеть. Они не знали о смерти Малака, считали, что он их предал и остался жить в чужой семье.
Началась новая жизнь, но злоба не угасла. На следующий год Этигил повёл войско против обидчиков. Задумал им жестоко отомстить. И много было крови, и горели юрты. Этигил не заметил, как его злоба разлилась огнём по всему улусу, как она сожгла и стариков, и детей. Хотел отомстить убийцам отца, но смерть накрыла всех без разбора. Погибла и его мать, предавшая память мужа, предавшая своего сына. Сгорела и крохотная юрта Этигила. Он стоял у её пепелища, весь в крови, и плакал. И не было ему радости от свершившейся мести.
И тогда вышел старик – тот самый, что уговорил его бежать. И рассказал ему правду, о которой никто не знал. И была эта правда горькой. Сбросил старик одеяния и предстал женщиной, некогда любившей Малака и не простившей ему то, что в жёны он взял другую – миловидную бурятку из чужой кости. С помощью тринадцати волшебств и двадцати трёх превращений, обещав свою душу злым духам, она обратилась стариком и поехала с Маланом на охоту, когда он хотел примириться с родителями жены. Сама подсыпала ему яд за праздничным столом. Потом шептала сельчанам, что Этигил подозревает их в смерти отца, за спиной обвиняет в убийстве, пугала тем, что Этигил захочет мстить, но сельчане ей не верили. Тогда она обманом заставила его бежать, а сама той же ночью украла у эхиритского шамана родовой бубен – вором указала Этигила. Ей опять не поверили, но тут увидели, что Этигил бежит, и бросились за ним в погоню. Бежит – значит виновен.
Этигил большим узнанием узнал и большим разумением уразумел, что мать его не предавала, что никто не думал его убивать и мстить ему было некому и не за что. Что виной всему – обида отвергнутой женщины. Она смеялась, глядя ему в лицо, а потом рассыпалась чёрными змеями: её душу забрали злые духи, увели на вечное служение в царство Эрлен-хана.
Горе Этигила было шире степи, выше гор и глубже самых глубоких родников. Он плакал несколько лет, не сходя с места. Его слёзы смыли кровь и тела убитых людей, пепелище сожжённых юрт. Горе сделало его великим шаманом, каких ещё не видывала олзоевская кость.
Жигжит, улыбнувшись, посмотрел на заворожённого Максима.
– Вот сколько бед может принести злое слово! – Жигжит встал с кровати. – Не торопись осуждать человека, пока не поговорил с ним, не узнал, что он на самом деле думал и совершал. Ну всё, на сегодня хватит. Пора спать.