Кубанский шлях. Исторический роман - стр. 34
– Три рубля в год.
– Эко загнул, – хмыкнул Евтеич, – хватит и одного. Питаться со мной будешь.
– Эге, ж, – Егор кивнул головой.
– Что ж, договорились, – обрадовался Андрей, – покажешь потом свои рекомендации.
– Сами поглядим, что за птица, – буркнул Евтеич.
– Господин смотритель, нельзя ли не два, а три места в карете? – прапорщик обратился к смотрителю.
– Слушаюсь, Ваше благородие.
Вскоре появилась карета, и начался долгий путь с пересадками к южным рубежам империи.
За три недели путешественники одолели по почтовому тракту четырнадцать станций. В степи дули резкие восточные ветры, отплясывали свой единственный танец мокрые снежинки. Привычные к любым капризам непогоды почтовые лошадки спокойно трусили по мокрой дороге. В памяти Андрея всплывали картины прежней жизни в Санкт-Петербурге, в стенах родительского дома. Он, пухленький, румяный мальчик, возвращается с няней с прогулки. У парадной лестницы стоит маменька. За давностью лет её образ несколько размыт. Но вспоминаются ощущения радости, тепла, нежности. Она поднимает его на руки и целует, целует. От неё исходит удивительный, волшебный аромат.
Потом занавешенные зеркала, печальные лица…. Няня ведёт его к маменьке. Но что это? Она лежит вся в цветах и не шевелится, не встаёт, не целует его… Несколько лет прошло, унылых и горьких. Он понимал, что маменька никогда не вернётся, но тосковал по ней. Вокруг все строгие, неласковые: папенька, гувернёры, учителя.… Никакой тебе любви, нежности, внимания. Слышал только ото всех: должен, обязан, надо…
А потом у пап׳а появилась новая жена, которую Андрею велели называть её маменькой. Он противился – отец наказывал. Мальчик видел, что он никому не нужен, даже ему. Это состояние ненужности, холодности со стороны домашних чуть ли не привело к печальному исходу – нервной болезни.
Но вот приехал дединька. Какой же он добрый был! Летом князь собирал внуков у себя в усадьбе. И сколько радости, веселья, интересных дел было там у детей! А когда у отца родился новый сын, дед вовсе забрал Андрея к себе. Он генерал в отставке, и хотя был затейник, выдумщик, воспитывал внука в армейской строгости…
– Барин, слобода Луганская, – ямщик кнутом указал на юг.
В верховье реки Лугань перед путниками предстали земли войска Донского. Здесь начиналось таинственное Дикое поле, родина донского казачества, защитника южных рубежей России.
– Всё иное, – удивлялся Егор, глядя на деревянные домишки казачьей слободы.
Евтеич, много повидавший на своём веку, дремал, свесив голову, а молодые люди, прилипши к окошкам экипажа, рассматривали здешние места.
Чем дальше продвигались на восток, тем реже встречались в степях хутора и станицы: с опасением селились русские люди на этих неспокойных землях.
Сменив лошадей на последней почтовой станции, Андрей с дядькой и цирюльником направились к сильнейшей на юге России крепости – имени Святителя Дмитрия Ростовского, где несколько лет подряд размещался штаб Кубанского корпуса и где предстояло служить ему, начинающему офицеру.
Андрей лелеял честолюбивые замыслы не только ради поддержания чести своего княжеского рода. Была одна мечта, очень личная. В Петербурге у него осталась любовь, нежная и тихая. Кузина Лизонька Залесская… Девушка, ради которой он станет героем, добьётся высокого чина. Вернётся с войны этаким Ахиллом и попросит у отца её руки и сердца. На их прощальной встрече она дала понять Андрею, что он тоже ей не безразличен. Ах, Лизонька, Лизонька! Андрей дотронулся рукой до груди, где у него находился медальон с золотистым локоном возлюбленной.