Размер шрифта
-
+

Кто владеет словом? Авторское право и бесправие - стр. 9

в «Бенито Серено» (Benito Cereno) в 1855 году). Урегулирование дела почти могло быть из-под пера Сенеки[45] или Плиния: «После того, как мои юристы имели возможность ознакомиться с файлами DreamWorks и другими доказательствами, мы пришли к выводу, что ни Стивен Спилберг, ни DreamWorks не сделали ничего противозаконного, и я поручил своим юристам завершить это дело своевременно и полюбовно. Я думаю, что “Amistad” – это великолепная работа, и я аплодирую г-ну Спилбергу за то, что у него хватило смелости сделать ее»[46]. Иными словами: Спилберг – достойный человек, и я сохраню свою честь, признав, что это так.

Представления о чести, регулировавшие распространение идей и произведений в Античности, как показывает заявление DreamWorks, не исчезли – на них просто наложилась правовая структура, которая уподобляет имуществу некоторые (не все) аспекты творческих произведений. Сама идея, что такие нематериальные, неосязаемые, абстрактные вещи – поэмы, пьесы и романы – могут быть приравнены к товарам, не возникла сразу, и с самого своего появления она горячо оспаривалась мыслителями и государственными деятелями самых разных направлений.

«Одно и то же чувство или учение могут в одно и то же время разделять все люди», – писал Уильям Уорбертон[47] в XVIII веке, критикуя зарождающуюся идею литературной собственности. «С таким же успехом можно было бы вознамериться лишить других возможности наслаждаться освежающим бризом»[48]. Эту метафору Уорбертона несколько десятилетий спустя перенял историк Томас Бабингтон Маколей: «Как только содержащиеся в книгах идеи оказываются придуманы, они становятся столь же доступными, как солнечный свет или воздух»[49]. Судья Верховного суда США Луис Брандейс[50] вновь выразил эту мысль в 1918 году: «Знания, установленные истины, концепции и идеи становятся, после добровольного сообщения другим, такими же свободными, как и воздух для общего пользования»[51]. Меморандум об авторском праве, подготовленный для законодателей, обсуждавших российский закон о цензуре 1828 года, трактовал факт публикации как «дар автора на благо общества, которому он обязан своим образованием и гражданством»; как и Джонатан Летем в конце своего полного плагиата эссе о плагиате: «Не пиратьте мои издания – лучше ограбьте мое видение. Название игры – “Отдай все”. Вы, читатель, можете читать мои истории. Они никогда не были моими изначально, но я дал их вам. Если у вас есть желание их забрать, возьмите их с моим благословением»[52].

Эти аргументы ударяют в самое уязвимое место авторского права. Все, что публикуется, становится публичной, общественной собственностью самым очевидным и необратимым образом – однако авторское право снова ее приватизирует. Что же привело к возникновению и институционализации такой парадоксальной идеи?

3

Патенты и привилегии в Италии эпохи Ренессанса

Интеллектуальная собственность, термин, впервые возникший во французском языке в конце XVIII века, стала всеобъемлющим обозначением цепочки пересекающихся правил, которые касаются торговых секретов, дизайна, публичности и конфиденциальности, а также основополагающих понятий авторских прав и патентов. Старейшими из них, если не считать соглашения об использовании знаков и символов торговцами со времен Средневековья, являются не авторские права, а патенты. Однако, поскольку первые важные патенты касались использования печатного станка, две основные области интеллектуальной собственности – права на созданные произведения и права на новые изобретения – имеют общую раннюю историю.

Страница 9