Крысенок и чародей - стр. 5
Было ли это природный дар или же усердие, продиктованное нуждой – кто знает. Но за два года крохотный сирота, безграмотный трактирный крысенок, открыл для себя еще неведомую в те годы физиогномику и достиг в ней впечатляющих высот.
Он начал с главного – "иди сюда, милый, не бойся". У старушки, что торговала на рынке Чипсайда леденцами и засахаренными орехами, с этими словами возле глаз собирались морщинки, а на дряблой щеке подбиралась кожа, будто вспоминая, что прежде здесь была ямочка. И она ни разу не обманула – всегда угощала Китона чем-то вкусным. Потому мальчик, уронив за завтраком ложку и обрызгав жидкой кашей подол сестры Пруденс, пошел на эти же слова сконфуженно, но безбоязненно. Уже потом, прикладываясь опухшим ухом к холодной стене часовни и глотая слезы, он вспомнил, что у глаз сестры Пруденс не было никаких морщинок, зато у левого мелко и гадко дрожала какая-то жилка, и обычно полные губы сжались некрасивой складкой.
К семи годам Крысенок Китон наизусть знал грамоту морщин у глаз и бисеринок пота, натянутых сухожилий и набухших желваков, дрожащих ноздрей и пульсирующих вен, языка, воровато пробегающего по пересохшим губам, и зрачков, вдруг разверзающихся черными колодцами.
Он чуял ложь, как крыса – копченый окорок. Его задумчиво-оценивающий взгляд ненавидели все обитатели приюта, от девятилетнего садиста Олли до сестры-хозяйки Луизы.
И кто знает, к каким бедам привела бы Китона его необычная сноровка, если бы однажды на него не пожаловались окружному приору, посетившему мессу в церкви святого Панкратия и решившему осмотреть сиротский приют. Послушав причитания сестры Луизы, приор велел вызвать к себе мальчугана, с четверть часа потолковал с ним, а потом спокойно обернулся к монахине:
– Вы правы, сестра, редкий дар, особенно в столь юные годы. Скажи, дитя, – снова обратился он к Китону, – не мечтал ли ты обратиться к церкви?
Китон молчал, растерянно глядя на священника. Тот не врал. Совершенно не врал, и усталые глаза под тяжелыми веками смотрели на Крысенка внимательно и прямо.
– Я не могу, святой отец, – пробубнил он, – там же того… Писание читать надо, а я не умею…
– Тебя научат, – без тени насмешки пояснил приор, – важнее другое, Китон. Господь наделил тебя умением видеть ложь. А церковь веками противостоит Лукавому и его присным. Ты не можешь пренебречь своим даром, дитя. Ты будущий исповедник.
…Тем же вечером Китон покинул приют с жалким узелком своих пожитков и оказался в монастырской школе.
За годы учебы он развил свое умение до настоящего мастерства. Он обожал присутствовать на церковных судах и допросах, для чего неустанно оттачивал почерк и скорость письма, и уже в пятнадцать лет сидел в углу на заседаниях помощником писаря. Он все реже ошибался в людях, все безупречней читал лица и голоса. Он захлебывался в водоворотах нескончаемой, безбрежной лжи, которой было пронизано все вокруг, из которой, казалось, состоял весь мир.
В семнадцать лет, уже готовясь принять монашеские обеты, брат Китон узнал, что в Тауэр был доставлен местный трактирщик Хью Дрейпер, обвиняемый в колдовстве. От всех же прочих безбожников, то и дело казнимых за этот грех, Дрейпера отличало главное: он не отпирался, открыто признавая занятия алхимией и оккультизмом.