Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее - стр. 41

– Ты знаешь его результаты?

– Конечно. Было решено, что я социопат и они не могут меня перевоспитать.

– Как ты к этому относишься?

Патрисия пожала плечами.

– С моим перевоспитанием они были правы, они не смогли бы меня перевоспитать и за миллион лет. Я перевоспитала себя сама.

– Тогда зачем тебе нужна я? – спокойно спросила сестра Берк.

– Чтобы узнать, как я попала в ситуацию, или состояние, или что-то еще, где мне понадобилось перевоспитываться. Я хочу знать, что со мной произошло в детстве, почему это произошло и что именно произошло.

– Ты говоришь о каком-то конкретном моменте своего детства?

– Да. В детстве меня насиловали. Я… я только начала это вспоминать…

– Понимаю, – кивнула сестра Берк. – Кто, Триш?

– Мой… мой отец.

В тот миг, когда Патрисия произнесла эти слова, в этот бесконечно малый миг времени сестра Берк уловила в голосе Патрисии легкую неуверенность.

В чем эта неуверенность, сестра Берк не знала. И сомневалась, знала ли сама Патрисия.

– Хочешь мне об этом рассказать?

– Сестра, я… хочу попробовать…

Когда Патрисии было четырнадцать, атмосфера в семействе Коломбо царила в целом спокойная и расслабленная. Фрэнк Коломбо был печально известен крутым нравом, порой даже дома, но на жене, дочери или сыне специально не отрывался. По отношению к семье Фрэнк был воплощением терпения и сдержанности. Для него мир делился на три части: дома, вне дома и на стадионе «Ригли Филд». Дома он пребывал в максимальной гармонии с собой – кроме обычно волновавших его телетрансляций игр «Кабс» или вспышек гнева, когда, по его мнению, сосед делал что-то не так, дома Фрэнк Коломбо обычно был спокоен.

Семейство чувствовало себя раскованно. Фрэнк и Майкл ходили по дому в нижнем белье: Фрэнк – в длинных трусах, Майкл – в коротких. Патрисия, день ото дня все больше оформлявшаяся, слонялась в ночных рубашках. Самой консервативной оставалась Мэри Коломбо, если и в ночнушке, то обычно с поддетым нижним бельем или накинув халат. Как кто одет, никто в доме особого внимания не обращал. В конечном итоге недовольство такой неформальностью выразили посторонние.

– Мэри, – говорила, как выяснилось, наедине подруга или родственница, – тебе не кажется, что Патти слишком великовозрастная, чтобы так выставлять напоказ все, что у нее есть?

Мэри пожимала плечами.

– Это только здесь, в доме.

Позже она рассказала об этом Фрэнку:

– Эта сказала, что считает Патти слишком великовозрастной, чтобы бегать по дому в ночной рубашке.

– Слишком великовозрастной? Ради всего святого, она просто ребенок, – раздраженно ответил Фрэнк. – Кроме того, она дома. Что, черт возьми, с людьми? Зачем надо искать проблемы?

Иногда комментарии касались не Патрисии, а Фрэнка.

– Мэри, почему бы тебе не купить ему пижаму? По крайней мере, тогда он мог бы застегнуть ширинку. Семейные трусы не для променада.

– Фрэнк не будет носить пижаму, – сказала Мэри.

– Мэри, но он же должен что-нибудь надеть. Это неприлично.

Мэри снова пожимала плечами.

– Это же дома.

После пятнадцати лет с Фрэнком Коломбо она усвоила многие принципы мужа, его философии. Фрэнк чувствовал, что если это дома, то все в порядке.

Первый кошмар Патрисии приснился в четырнадцать.

В двухуровневом доме Коломбо было четыре спальни, две верхние и две нижние. Спальня Фрэнка и Мэри находилась на верхнем, главном, уровне. На том же уровне для удобства родителей спал и слишком еще маленький Майкл. Спальня Патрисии была одной из двух на нижнем уровне, другую мать использовала для случайных гостей или как кладовку.