Кристиан Слейтер: Во славу вечности - стр. 22
На одной из стен висела картина Рембрандта «Заговор Клавдия Цивилиса». Её тёмные, насыщенные тона подчёркивали атмосферу кабинета – величие с налётом мрачности. массивный книжный шкаф, заполненные редкими изданиями и кожаными папками, заполнял одну стену комнаты. В центре – массивный стол из чёрного дерева с инкрустацией. На его поверхности лежало несколько бумаг, настольная лампа, выполненная в изысканном стиле, пресс-папье непонятной формы с позолотой и пара дорогих авторучек.
У одной из стен стоял глобус из бронзы, подсвеченный ещё одной изысканной настольной лампой. Его поверхность была необычной, с отметками, которые, казалось, были сделаны вручную. Возможно, это карта не только географическая, но и история секретов владельца клуба.
В другом углу была массивная тумба с хрустальными графинами, наполненными дорогим алкоголем и не станками для этих напитков.
В кресле у стола сидел пожилой мужчина – владелец клуба. Несмотря на возраст, он излучал холодную властность. Его лицо с резкими чертами и глубоко посаженными глазами выглядело так, будто каждое пережитое событие оставило на нём свой след. Седые волосы были аккуратно зачёсаны назад, тонкие губы сложены в прямую линию, а в глазах – холодный блеск, словно он привык смотреть на мир сверху вниз.
На нём был тёмный костюм тройка из дорогой ткани, который подчёркивал его статус, но выдавал его слабость: плечи слегка опущены, и в руке он держал трость с золотым набалдашником. Однако поза была безупречно прямой, как будто каждое движение он контролировал до мелочей.
На мизинце правой руки блестело кольцо с рубином, который, казалось, светился мягким алым светом при каждом движении. Камень обвивала змея, кусающая свой хвост, её мельчайшие чешуйки были искусно выгравированы. Но самое необычное было на самом рубине: при близком рассмотрении можно было разглядеть выгравированную греческую букву Омега. Этот символ был почти невидим издалека, словно его скрыли намеренно, чтобы он открывался лишь тем, кто знает, куда смотреть.
– Грегори, – голос мужчины был низким, звучным, но с лёгкой хрипотцой, что выдавало болезнь. Он поднял голову, едва взглянув на сына. – Мы должны поговорить.
Отец тяжело откинулся в кресле, его худые пальцы обхватили подлокотники, словно он пытался удержаться за свою ускользающую власть. Глубокий вздох наполнил кабинет, и его слова прозвучали тихо, но с неприкрытым раздражением:
– Этой чёртовой болезни не терпится забрать меня. Пусть уж лучше она сделает это в тёплой постели, а не за столом, пока я обсуждаю, сколько стоит чужая жизнь.
Грегори, стоявший у двери с безукоризненно выпрямленной спиной, кивнул, стараясь не показывать ни капли эмоций.
– Поэтому ты должен быть готов, – продолжил отец, чуть приподняв голову. Его голос стал жёстче, а взгляд заострился. – Наше семейное дело – не просто сделки и договора. Это сеть, паутина, где каждый узел держится на страхе, уважении и традициях. Ты уверен, что готов?
Грегори выдержал паузу, позволяя словам проникнуть в тишину кабинета, затем шагнул ближе к массивному столу.
– Я уже всё доказал, – ответил он спокойно, но в его голосе ощущалась скрытая напряжённость. – Сколько сделок я заключил сам? Сколько операций прошли под моим контролем?
Отец усмехнулся, но в его усмешке было больше презрения, чем одобрения.