Крик журавлей в тумане - стр. 27
«Затем, что вдвоем не так страшно жить», – уцепившись за эту мысль, как за спасательный круг, Надя незаметно для себя уснула, и всю ночь ей снились счастливые сны.
Сергею Михайловичу Крыленко тоже было не до сна. Дежурство проходило на редкость беспокойно. Поздно вечером с дальнего лагеря привезли роженицу. Муки, терзавшие ее тело, продолжались четвертые сутки подряд. Женщина страдала неимоверно, но Сергей Михайлович ничем не мог ей помочь. Плод, лежавший поперек, погиб три дня назад и теперь, разлагаясь, убивал свою мать. Встретившись с ней взглядом, он, в ответ на немой вопрос, виновато отвел глаза. Возле родовой, где находилась несчастная, стоял охранник, не покидавший свой пост ни на секунду.
– Что же вы так поздно ее привезли? – сорвался на него Сергей Михайлович. – Угробили ведь бабу. И не одну, с ребенком вместе.
– Да мы что, мы-то ведь ничего… – замялся совсем еще молодой парень, – ить мы люди подневольные. Нам как велено.
– Велено, велено. Это живых за решеткой держать велено, а на мертвых власть Советов не распространяется. В тот мир, куда она уходит, провожатые не требуются, так что отдыхай, служивый!
– Сергей Михайлович, зайдите сюда, – послышался из палаты голос медсестры.
Он подошел к кровати умирающей и склонился над ней.
– Что мне делать, доктор? – еле слышно спросила женщина. На ее искусанных губах запеклась кровь.
– Молись, Варенька, молись, – Сергей Михайлович погладил ее черные, с седыми прядями, волосы, еле сдерживая слезы.
– Не умею я, не выучилась, не до того было, – женщина помолчала, сдерживая болезненный стон. – Доктор, я о вас много хорошего слышала, не сочтите за труд, сообщите моим, в Омск, что и как тут со мной. Муж у меня и сын, – силы явно оставляли ее, и она торопилась, – главное, чтобы они знали и помнили всегда, как сильно я их люблю. И мужу я его предательство простила… чтоб он знал. Дай Бог им счастья и здоровья… сыночек мой, сиротинка… – судорога оборвала женщину, и она замерла.
Сергей Михайлович привычным жестом отыскал пульс.
– Отмучилась, страдалица, – дрожащими руками он свернул самокрутку и вышел на крыльцо.
В конце мая 1941 года Сергей провожал жену и дочь Наденьку, уезжавших на лето в Киев, к его родителям. Сам он из-за работы оставался в Москве, но намеревался приехать к ним в августе. На вокзале и позже, в вагоне, Наденька, сидевшая у отца на руках, вела себя довольно спокойно. Но, когда пришло время расставаться, она вцепилась в него своими пухленькими ручонками и громко заревела. Проводница ругалась, до отправки поезда оставались считанные секунды, а он все никак не мог оторвать от себя прильнувшую к его плечу дочь. В тот момент он даже удивился ее какой-то исступленной, недетской силе. Поезд уже тронулся и потихоньку пополз вперед, когда Сергею удалось наконец разжать кольцо детских рук и передать девочку матери. На ходу он выскочил из поезда и еще успел пробежать несколько метров, вглядываясь в любимые лица.
В ночь на двадцать второе июня он дежурил в госпитале. Там его застала страшная весть о войне. Первая мысль была о Наденьке. Ее крик с тех пор всегда звучал в душе Сергея. Он проклинал себя за собственное бессилие, рвался на вокзал, договаривался с какими-то госпитальными попутками и… оставался в Москве. Потому что был военным хирургом.