Крепостная - стр. 31
– Заснул! – радостно прошептал Фирс. – Как есть заснул! Две ночи уже мучается, – в глазах мужика сверкнули слезы.
– Больше не скрывай, Фирс. Ты сам не знаешь, по каким мышцам гладить, – я поучительно зыркнула на него, и он выдохнул.
– Чего это такое, эти мышицы? – переспросил он.
– Корову колол? Ну вот. Там мясо видел, собранное в мешочек?
– Видал! И сухожилия знаю.
– Вот это мясо и есть мышцы. И между ними где-то зажало нервы, – как ребенку, не вдаваясь в серьезное объяснение, поведала я.
– Не понять мне там ничего, ведь не лекарь я. А ты где такому научилась? – Фирс неуверенно посмотрел на меня, будто начиная в чем-то подозревать.
– С барыней мы как-то ездили в Троицк, – решив идти ва-банк, начала я и тут же замолчала.
– А! На ярмарку! – сам подсказал Фирс.
– На нее! И там был лекарь этот…
– Верно, там много всяких. Барыня особливо те ряды хивцев да бухарцев любила, – Фирс присел на край табурета, и я заметила в его голосе тоску по барыне. Глаза будто заволокло туманом и вот-вот должны были заблестеть от слез. Я отвернулась, продолжая гладить поясницу.
– Вот там и научили. А я пробовала на барыне. Руку набила и теперь чую руками, где мять, где давить, а где не сметь даже гладить!
– Так вот отчего она до смерти прямая и проходила. Кабы не этот указ, кабы не сбор этот, – Фирс закачал головой, как это делала Глаша перед тем, как начать свои причитания.
– Знаешь чего, Фирс? А ведь так вот скрутить в бараний рог может и от сильного переживания! Может, случилось чего? Новость какая барину пришла? – закинула я удочку. Фирс задумался, и я заметила, как брови его поднялись.
– Письмо от молодого барина пришло как есть, Надежда! Читал, ругался там в комнате, а потом встал с трудом, – ответил охотно Фирс, чувствуя, что помогает барину сейчас хоть и не руками, а вот вспомнил, о чем просят!
– Вот видишь! А в прошлый раз чего приключилось накануне? – пока «язык» был горячим, надо было выведать все, что хотела. Да и мои рассказы про массаж Фирс обязательно передаст барину, да еще и отсебятины для красоты добавит. Вот и не придется мне, может, больше приступом брать скрючившегося барина.
– Да кто его упомнит чичас, Надежда? – Фирс явно был расстроен.
В комнату постучали, и в приоткрытой двери появилась голова Глаши.
– Отвар готов. Нюрка заварила цельный чайник! – отрапортовала «подруга дней моих суровых».
– Перелей через ситечко и принеси сюда с кружкой, – я накрыла храпящего уже барина и позвала Фирса выйти со мной.
– Спи тут, в доме. Да хоть лавку у спальни поставь. Как проснется, напои отваром. И завтра в постели, прежде чем кормить, последи, чтобы кружку выпил. Не давай еще вставать. Пусть пару дней отлежится. И это… письмо где от барина молодого? – я боялась, но решила уточнить, насколько можно наглеть.
– Это не дело, Надежда, нельзя нам у барина в секретере шарить. А просить его и не стану! Не по рангу мне такое спрашивать. Не нашего с тобой ума дело! – твердо поставил точку Фирс и, накинув тулуп, вышел из дома.
– Опять, наверное, расстроился барин, Надь. Не приехал сын ни на похороны к матери, ни на девятый, ни на сороковой день. Говорят, он во Франциях. А ишшо говорят, мол, учебу в Петерхбурге бросил. Барин как узнал, так и закручинился, – выпалила девка, пялясь на меня.