Кремлевское кино. Б. З. Шумяцкий, И. Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств - стр. 5

– Совершенно верно, товарищ Сталин, – ответил режиссер, стараясь совсем чуть-чуть пригубливать из бокала и больше наседать на закуску. – Монтаж аттракционов. Эту же методику я ведь и в фильмах использовал, как в первом, так и во втором.

– Но ведь театр и кино – это не цирк, правда, товарищи?

– Пожалуй, да, – ответил Калинин.

– Однако эффект, производимый на зрителя, феноменален, – возразил Бухарин.

– Не спорю, – кивнул Сталин. – Если бы не эффект, я бы товарища Эйзенштейна не пригласил сюда. Мы, товарищ Эйзенштейн, видим в вас перспективного режиссера для создания целой эпопеи, которая бы всему миру показала, что такое наша революция, какой была Гражданская война и каких достижений мы добились, придя к власти. Достижения есть, а впереди их будет все больше. Мы создадим великую индустриальную страну и полностью изменим аграрный сектор экономики. Нам, знаете ли, тоже не помешают эффекты. Правильно, товарищ Эйзенштейн?

– Правильно, товарищ Сталин, – тихо ответил Сергей Михайлович, млея от известия, что ему хотят поручить продолжение.

– Вот и хорошо. После пятого года нам надо увидеть на экране семнадцатый и все остальные. Во всей красоте и величии. Но у меня есть вопросы, которые меня волнуют, и хотелось бы получить на них ответы.

– Слушаю вас внимательно.

– Давайте пройдемся по некоторым местам «Броненосца “Потемкин”», а мой помощник мне поможет, он подобрал материалы.

Человек-гвоздь в ответ глухо покашлял.

– Начнем с того места, где расстреливают на Воронцовской лестнице. Она все-таки как правильно называется? Воронцовская или Ришельевская?

– Ее и так, и сяк называют, – сказал Бухарин. – Вообще-то у нее нет официального наименования. Большая одесская лестница, а уж народ ей самые разные имена дает.

– Иван Павлович, – обратился Сталин к человеку-гвоздю, – какого числа в пятом году был расстрел на Большой одесской лестнице? Сколько человек погибло, сколько ранено?

– К сожалению, Иосиф Виссарионович, никаких сведений об этом кровавом преступлении царизма мне не удалось отыскать, – ответил человек-гвоздь.

– Вот как? – лукаво сыграл удивление генсек. – Стало быть, вы плохо работаете, и вас следует уволить, товарищ Товстуха. Правильно я говорю, товарищ Эйзенштейн?

– Не было, товарищ Сталин, – ответил режиссер, сглотнув слюну. – Этот эпизод я целиком и полностью выдумал, у Нунэ его не было в сценарии.

– Нунэ?

– Нины Фердинандовны, нашей замечательной сценаристки.

– Так она армянка, если Нунэ?

– Армянка. Этот эпизод возник случайно, а потом мы поняли, какое важное значение он имеет.

– Сергей Михайлович стоял наверху, ел вишни и сплевывал косточки, они отскакивали, и так родилась идея эпизода, – сказал Бухарин. – Правильно?

– Забавный эпизод, но никаких вишен не было и в помине, – засмеялся Эйзенштейн. – Это потом придумал в шутку Григорий Александров. Мой ассистент. Иной раз из него прет такая хлестаковщина!

– Да и не могут вишневые косточки, только что выплюнутые, скакать, – добавил Калинин. – Они влажные, сразу прилипают.

– Вот если бы режиссер выронил корзину с вишнями, так они бы заскакали по ступеням, – вставил свое слово Ворошилов.

– Я просто стоял наверху и увидел бег ступеней сверху вниз, и это дало взлет фантазии, увиделись сотни ног, панически бегущих, убегающих от пуль.