Красный мак. Плюсквамфутурум - стр. 23

Люди в форме удалились, оставив весь плацкартный вагон в гробовом молчании. Раздался гудок тепловоза и поезд начал сбавлять ход. Мы прибыли на станцию Гудогай, оставив Литву позади.

Сохнут волосы, метёт метла,

В кобуре мороза пистолет тепла.

У дешёвой пищи запоздалый вкус,

Я забыл вмешаться и спросить «зачем?».

Группа «Гражданская оборона». Тошнота

Октябрьские сумерки готовились уступить место ноябрьской ночи. Все облака остались позади, над Калининградом. Абсолютно безоблачное небо превратилось в один большой цветной переход от персиковых красок западной зари до насыщенно-синего востока, где уже светились звёзды. По небу, жалобно крича, пролетела незнакомая мне птица.

Я спустился вслед за Катериной на перрон, вымощенный декоративными плитками, и огляделся. Вслед за мной вышла Светлана. На улице уже было весьма прохладно.

– Я не знаю, кто ты, – сказала Катя, глядя прямо на меня, – но большое тебе спасибо.

– Не за что, – сказал я. – Если честно, я сам не знаю, кто я, но давайте пойдём куда-нибудь подальше отсюда.

– Хорошая мысль, – мрачно сказала Светлана.

Мы пошли по перрону. Фонари горели пронзительным мандариновым светом. На здании станции размещался большой, шесть на три метра, плакат с бело-зелёно-красным флагом. Зелёный цвет был приятного тёплого оттенка ростков молодого бамбука. Надпись золотого цвета гласила:

Сбоку от станции был разбит небольшой декоративный сквер с елями. Перед круглой клумбой стоял гранитный валун с прикрепленной табличкой. За ним возвышались два флагштока. От растений, что цвели на клумбе летом, остались только пожухлые печальные ростки, торчащие из земли, словно проволока из полуразбитой гипсовой скульптуры. Мы остановились под двумя повисшими в безветрии флагами. Один из них был отечественным триколором, второй – бело-зелено-красным. При свете фонаря стала видна надпись на табличке:

– Флюорография им пройдена не по месту жительства. Заразы, – внезапно сказала Катя, протягивая букву «з». – Я три раза моталась в Калининград ради этой медкомиссии, потому что у нас в Черняховске уже лет пять как рентген не делают. Все нормально ездят с калининградской флюшкой, а тут взяли и докопались…

Мы замолчали. Я обернулся, чтобы посмотреть на состав. Отсюда он казался длинной трёхцветной лентой, уходящей в сторону заката. Шагнув в сторону от ёлки, я увидел вблизи тепловоз, на боку которого крупными буквами значилось «Калининградская дирекция тяги».

Тепловоз был явно не новым. Узкие смотровые щели окон делали его похожим на локомотив бронепоезда. На его передней стороне располагался позолоченный полутораметровый двуглавый медведь и барельефная надпись «Россия». В медвежьих глазах неярко светились красные лампочки. По всей видимости, во время движения это выглядело достаточно зловеще. Я вернулся к клумбе, и ель закрыла от меня бронированный локомотив.

– Такое ощущение, – помедлив, сказал я, – что мы ехали в столыпинском вагоне.

– Так это и есть столыпинский вагон, – сказала она. – Ты думаешь, эти ставни закрывают, чтобы защитить нас от литовцев? Нет, они нужны, чтобы никто не сбежал по пути. Это уже лет тридцать, с тех пор, когда закрыли границы. Люди, которые хотели уехать, начали сбегать во время поездок. Разбивали окна, вылезали на крыши, прыгали, когда состав проезжал над реками или возле озёр…