Красные курганы - стр. 23
Когда гости зашли в пиршественную залу, то увидели, что опасались не напрасно. Огромный стол, за который предстояло усесться без малого четырем десяткам наиболее именитых рыцарей, – остальным, попроще, накрыли в ином месте – был практически пуст. На выскобленных до желтизны дубовых столешницах лежали только куски черствого хлеба и сиротливо стояли кубки, но плескалось в них не вино…
– Матерь божья, так ведь это простая вода! – яростно взвыл Иоганн фон Штенберг по прозвищу Унгарн, – епископский ленник, сидевший в Кукейносе.
– И у меня!
– И у меня тоже! – слышались отовсюду негодующие возгласы рыцарей, а огромный, похожий на рыжего медведя Конрад де Икесколе, один из самых первых ленников епископа и ближайший сосед братьев Альвеслебенов, в праведном возмущении даже не заметил, как смял в руке серебряный кубок тонкой работы.
Но тут со своего места, устроенного на небольшом возвышении, поднялся епископ и поднял руку.
Не сразу, лишь погодя пару минут, гости стихли в нетерпеливом ожидании объяснения этой непотребной издевки. Даже факелы, в превеликом множестве торчащие в стенах в специальных поставцах, и те, казалось, стали потрескивать намного тише.
Отец Альберт решил не томить присутствующих.
– Вот такая тяжкая участь предстоит вам в самом скором времени, благородные рыцари, – со вздохом произнес он. – И ждать этого не столь уж долго, что вам засвидетельствуют вернувшиеся не так давно из Виронии[28] достопочтенный брат наш Петр Кайкевальдэ из Винландии, который многим из здесь присутствующих хорошо известен, и с ним Генрих из прихода на Имере. Оба они ныне находятся здесь, дабы при необходимости еще раз подтвердить сказанное мною и ответить на вопросы почтенных рыцарей, буде таковые последуют.
Петр и Генрих, светловолосые голубоглазые лэтты, разом покраснели от устремленных на них недоуменных взглядов рыцарей, но Альберт продолжал говорить, и вскоре их перестали разглядывать.
– Что же узрели они там? А узрели поразительные и постыдные деяния. Лишь четырнадцать деревень удалось им окрестить в Пудивиру вместе со старейшиной их Табелином, но прочие от крещения наотрез отказались.
– Да сжечь упорствующих, и все тут. Впервой, что ли? – недовольно буркнул сын князя Мекленбургского, молодой Генрих Борвин.
– Покрошить в капусту, дьявол меня раздери, и всего делов, – громогласно поддержал его Конрад фон Мейендорф.
– Не за что, – развел руками епископ.
– Язычника всегда есть за что повесить, если только у него на плечах имеются голова и шея, – хмыкнул невысокий хитрый Рудольф из Иерихо, один из любимчиков Альберта, получивший в лен половину замка Кукейнос.
Шутку, судя по дружному смеху рыцарей, оценили по заслугам, но веселье длилось недолго.
– На сей раз вины их и впрямь нет. Боятся они, что датчане сделают с ними то же, что проделали с Табелином, который не только крестился, но и отдал братьям из ордена своего сына. У него на плечах как раз имелась голова, достопочтенный рыцарь Рудольф, – заметил Альберт, обращаясь к своему любимцу. – Она держалась на шее, за которую датчане его и повесили.
– А что он сделал? – осведомился тот.
– Ничего, кроме того, что принял крещение из наших рук, а не из датских, – ответил епископ. – Петр и Генрих самолично видели его тело на обратном пути. В Гервене