Красное каление. Том третий. Час Волкодава - стр. 19
Она беспомощно свесила руки. Вот так всегда: на любые ее разумные доводы у него всегда какие-то дикие, мужичьи контрдоводы… И всегда веские, безоговорочные! И всегда ей это почему-то дико нравится! Нравится его бесшабашный оптимизм, его какая-то грубая, восточная сила, сила мужчины, сила, которая так сладко всегда грезилась ей в тех далеких и таких наивных, чуть-чуть постыдных, московских девичьих снах-грезах…
-Гриш-ша-а… У тебя… четверо детей, Гриша. Ты о чем думал, когда…
То ли прошептала, то ли подумала.
Поздней ночью, уже лежа в постели, она вдруг уже сквозь первый сон услышала:
-Надоело все, Олюшка… Я и сам-то не прочь… Бросить все к едрени фени! И… В путейские, как и просил меня покойный мой папаша… Взял с утречка ключ побольше, да и поплелся по путям… Папироска, семечки…
Он повернул к ней раскрасневшееся, очерченное свежим шрамом лицо, наклонился, дыша табаком и крепким мужским потом:
-Да вот только нельзя… нам. Врага много еще. Сидить, затаился. Ждеть, как волчара, час свой… И ежели мы… послабимся, Олюшка, то враг тот так и вцепится в глотки, в еще пока молоденькие глотки детишек наших… А об чем думал…
Он усмехнулся, повернул лицо:
-Как ево звали, забыл…
-Кого, Гриша?
-Да кузнеца тово, што… Подлетел к самому солнцу, да и сгорел, горемыка…
А-а, -тепло, с закрытыми и чуть дрожащими ресницами, про себя заулыбалась она, -ну ты совершенно неисправим, Гриша. Икар его звали. Икар. Спи уже. Недорубленный… мой.
Перед зарей очнулся, почувствовал теплое парное плечо Ольги, полез с ласками. Она чуть дернула плечом, игриво отодвинулась:
-Ишь ты… Кобель.
-Кобель не кобель, а люблю.
-Ты – меня?… Красный командир?… Рубака! Дочку полковника… Белую кость… И – любишь?..-приглушенно выдавила она, расставив над его лицом полноватые руки, склонившись над самым лицом так, что ее локон коснулся его губ, уперев ладонями в подушку.
-С первого… С первой минуты. Как увидал. Тем майским днем. Помнишь?..
-А я тебя.., -она вдруг задохнулась, -пока только… пригубила, Гриша… Ну, как бокал вина.
И уже потом, когда вся мокрая, часто дыша, отвернулась к стене, прошептала сама себе:
-А ты меня… до дна!
Гришка помолчал, наслаждаясь еще горящими ласками Ольги, потом сказал тихо:
-А Максимка-то наш… Эх! Видать, в доктора выйдет. Как ты. Жалостливый. Я ему про костры… А он мне про птичку божию. А я хотел, што б он… В командиры вышел.
-Как покойный дед, в офицеры? Тебе мало, что старшие вон… с аэроклуба не вылезают.
Ольга вдруг повернула распаренное лицо:
-Гриша! Надо бы нам… повенчаться! Я так не могу… Я тебя полюбила. Ты знаешь… Как та волчица. Своего самца. Который сильный. Который не даст в обиду. Но вот без Него, как-то… нехорошо.
-Без кого? – не понял Гришка.
-Без Господа! В Лежанке, говорят, Батюшка еще пока службу справляет. Храм без купола, а люди дыру соломой заткнули… Да и молятся!
-Да если мои Ге-Пе-Ушники узнають, што я венчался… Они же меня и… заставять тот самый … храм взорвать!..
-Они не узнают, Гриша.
Она замолчала, но Гришка знал, он чувствовал, по ее сбивчивому дыханию, по мелкому подрагиванию ее горячего плеча, что Ольга хочет спросить его еще о чем-то, о чем-то таком для нее очень важном и… Не может. Или не знает – как.
Наконец, он сам сказал тихо:
-Ты хочешь знать… Были ли там, в банде… Офицеры? И…