Красная мельница - стр. 3

Иннокентий отложил гармошку и тоже подошел со словами:

– Такую гулянку удумала испортить. Только разыгрался, музыкальный инструмент разогрел. Ну и глупая баба, ну и вредное же насекомое. Чего с нее взять? Извиняй ее, Лизавета. С пьяных шар понесла дура. И ведь какой умный человек, который сказал, что курица не птица – баба не человек!

Фроську увели в теплое зимовье. Уложили на деревянный топчан. Укрыли шубой. Малым ребятам, которые здесь играли, наказали не пускать тетку Фросю, если проснется, на улицу. Холода еще не шуточные. Озябнет, глупая, заболеет.

– Кеха, чего замолк? Бери гармошку! – просили бабы. Мужики, столпившись в сенях, курили. Густой махорочный дым вился в раскрытом дверном проеме, растворяясь в воздухе.

Хозяйка застолья объявила, что сейчас подадут холодный кисель, а браги больше не будет, потому что некоторые из гостей держать себя в руках не могут. Напьются, пользуясь щедрым хлебосольством, и несут всякую напраслину на порядочных людей. И праздник престольный портят, и грех на душу берут, окаянные.

В душе Елизаветы, конечно, вспыхнула обида. Как можно такие пакости плести? Все-таки вместе росли. Делили друг с дружкою все девичьи тайны. Словом, крепкой была обида на Фроську. Но Елизавета поразмыслила и отчасти успокоилась при мысли, что не сама она такие дурные слова сказала. Это брага в подружке закипела. Знать, чем-то шибко недовольна в жизни Фроська. Может, о судьбе задумалась? Ведь бывает такое. Нахлынут нехорошие и мрачные мысли, навалятся тоска и безысходность, отчего руки сами собой опускаются.

– Брось, Лиза. Не обращай внимания, – успокаивала подругу Нюра. – Бабья черная зависть, видать, заговорила. Кеша хоть и гармонист, и балалаечник, но хозяин он никакой. Гвоздя не забьет. До Степана ему далеко. А что насчет давешнего Фроська балаболит, так это глупости. Не бери в голову. Пускай себе язык мозолит. Надо же такое напридумывать. Тьфу ей в глаза за такие несправедливости. Фроська она и есть Фроська.

– Бабоньки-гостюшки, киселька голубичного отведайте. Вот еще шанежек, – приглашала хозяйка женщин к столу.

Гости постепенно расходились. Жены разводили мужей по домам.

Степан еще не спал. Когда Елизавета раздевалась, повернулся к ней лицом. Скрипнули пружины кровати. В окошко светила полная луна.

– Ну что, догуляли?

– Ага. Разошлись. Нюра с Федором до калитки проводили. Я думала, ты третий сон смотришь, – ответила мужу, взбивая подушку и укрываясь краем теплого стеганого одеяла. – Степан?

– Ну?

– Я вот о чем давеча подумала.

– О чем?

– Надо бы нанять кого в помощь. Одному ведь не сладить. Верно? С Ефрема по плотницкой части, какой пока работник? Так, на подхвате. Где что придержать, что подать.

– Я уже прикидывал, – ответил шепотом Степан. – Оно, конечно, и самим можно управиться, но сколько времени уйдет. Все лето. Ефим и племяши обещали подсобить. Брата я загружать не хочу. Котлован бы отрыть и фундамент сложить.

– Пока Беломестновы меня провожали, Федор обещался тебе помочь.

В горенке повисла тишина. От лунного света на стене висели полосы.

– Мать? – Степан слегка дотронулся до горячего плеча жены. – Еще не задремала?

– Нет еще.

– Я вот еще о чем размышлял. Может, кого из охотников подрядить на строительство? У них по весне все равно межсезонье. Чего без толку дома сидеть? Поговори. А денег разживемся. Одну корову оставим, двух быков, лошадь. Рассчитаемся…