Красавица и эльфовище - стр. 23
И обнимала гордого донельзя Варинора.
А в его, принца Теренса, колчане король нашел стрелы, оперенные ярко-синими перьями.
- Как ты мог?! - выдохнул король, потрясая у лица сына этими стрелами. - Как ты мог!? Ради забавы, ради пестрого оперения?! Чудовище, убийца!
Король не поверил в то, что не сын его совершил это преступление. Не поверил в гневные оправдания - Теренс не умел оправдываться смиренно. Не поверил в то, что это Варинор сделал - Варинор делал скорбное лицо и говорил тихо о мести принца за то, что Варинор увел девушку у него. И этому поверил король.
В угоду богине, чтобы задобрить ее, как-то восполнить потерю, принца велено было высечь плетьми на площади, и все могли видеть его унижение, пока палач расписывал его обнаженную спину красными письменами.
И Варинор с ней тоже видели это.
Ее глаза смеялись - как же, самого принца подвела под бой, вертихвостка! А в глазах Варинора плескалось ядовитое торжество.
С тех пор клеймо чудовища плотно приклеилось к принцу, а осуждение близких ожесточило его сердце. Он действительно стал тем, кем его называли - эгоистичным и жестоким чудовищем, не знающим жалости. Потому что не видел, кого тут нужно жалеть.
…Один птенец остался из всего выводка; без тепла матери и без корма он угасал, не брал пищу из рук людей, и королева была безутешна.
Вечером после наказания Теренс зашел к матери. Шел и трясся, боялся, что и она оттолкнет, назовет гневно чудовищем. Но мать привлекла сына к себе, обняла. Она верила ему, а не Варинору. Да и ослабевший птенец, учуяв Теренса, потянулся к нему, как к чему-то знакомому, дающему ощущение надежности и защиты.
- Я выкормлю его, - произнес Теренс. Птенец жадно разевал клюв, требовал пищи, и принц - в этот день в его жизни был много боли! - порезал запястье и напоил птенца своей кровью. Рядом с матерью, рядом с ее нежной печалью, он понял, почувствовал, чего лишилось это маленькое осиротевшее существо. И понял, что он - счастливее этой птицы. Даже лишившись друга и любимой - счастливее. - Это будет моими извинениями перед богиней. Я виноват…
Все-таки, он чувствовал свою вину в случившемся; это он рассказал Варинору о птице. Это он девчонку смутил волшебным, необычным подношением.
Но уже тогда Теренс был злопамятен и горд. Разум его быстро обрисовал бывших друзей самыми черными краскам, придал им самых отвратительных черт. Да, Варинор-хорек казался теперь Теренсу самым жутким существом на земле, но девчонка - вот где он видел истинное зло! Ради тщеславия заставила этого пройдоху сотворить такую мерзость?! Не ужаснулась, не оттолкнула, приняла то, что он добыл, приблизила к себе?
С удивлением Теренс теперь видел ее черты во всех женщинах, любящих подарки. И казалось ему, что у них у всех сердца полны жадности, и что они с одинаковой радостью примут и побрякушку, и окровавленное, трепещущее сердце, если это польстит их самолюбию.
- Да у них и сердец-то нет! - насмешливо говорил Теренс. - А значит, и чувствовать они не могут. Только желать недостойных, грязных вещей!
***
В покоях храма царил таинственный полумрак. Звонко капала теплая прозрачная вода в неглубокие маленькие бассейны для омовения. Под ногами, словно узорчатая шкура змеи, блестела разноцветная мозаика. Сладко, до головокружения, пахло цветами, да они и были тут в изобилии. Заткав зеленью вьющихся побегов стены, колонны, они распускали свои разноцветные венчики над головой принца. Орхидеи разворачивали свои словно отлитые из воска лепестки всех цветов.