Красавица для Чудовища - стр. 9
У меня с детства нетерпимость к несправедливости, потому уже после первого употребления ею слова «калека» в моей груди закипает злость. А злиться мне решительно нельзя. Но что я могу поделать, когда меня несправедливо обвиняют в том, чего я не делала, и ко всему этому приплетают мою сестру? Конечно, я взрываюсь!
— Не смейте так говорить о моей сестре! — выкрикиваю я.
— Ещё как посмею! Чо ты, чо она — хитрые дряни!
На её последнем слове сначала трескается, а затем и взрывается, разлетаясь осколками по всей кухне, стекло в маленьком окошке. Мгновенно поднимается шум — все напуганы и не понимают, что произошло. Зато понимаю я. Моё проклятье вырвалось из-под контроля. Слава Богам никто не пострадал!
Бывшая личная служанка госпожи тоже пугается и отвлекается от меня, ну и я, сгорая от стыда и страха, пользуюсь поднявшимся шумом, подхватываю тарелку с супом и булочки. Убежать! Скорее убежать от того, что я натворила.
В детстве я воспринимала свой дар, как что-то естественное. Как те же руки и ноги. Я управляла им с той же легкостью, с которой моргала. Пока бабушка не объяснила мне, что то, что я могу — плохо. Запретно. И ненормально для остальных людей.
Мне тогда было пять лет, и она впервые увидела, как я пользуюсь магией. Как это называется я узнала тогда же. Нет, я не пыталась скрыть её от глаз родных, я тогда наивно полагала, что так может каждый, что любой волен, например, поменять цвет платья, если любит другие цвета или погасить свечу, не вставая с кровати, или же зажечь её, если темнота вдруг начинает пугать. Я считала, что мама, что бабушка могут заставить лететь посуду через всю кухню. Что они с той же легкостью могут создать воронку в воде, налитую в таз, чтобы было веселей умываться перед сном.
И, наконец, я не видела ничего плохого в том, чтобы поднимать опавшие листья с земли и кружить их в воздухе, веселя маленькую сестрёнку.
Помню, какой тогда напуганной и одновременно злой выглядела бабушка!
Она отбросила таз с постиранным бельём на землю, которое собиралась развесить сушиться на ещё тёплом осеннем солнце, и подбежала ко мне, чтобы больно обхватить руками мои плечи и хорошенько меня встряхнуть:
— Иванна! Нет! Тебе ни в коем случае нельзя так делать!
— Как? — испуганно переспросила я тогда, потому что не понимала, что из моих действий ей пришлось не по нраву.
— Магия! Тебе нельзя ею пользоваться! Это опасно, Иванна! Никогда, слышишь — никогда! — не смей поднимать с земли листья! Или делать ещё что-то необычное! Тебе необходимо держать свою силу в себе и никому и никогда её не показывать! Ты поняла меня, Иванна?!
В тот день она выспросила меня обо всём том, что я умела делать, и приказала смотреть на неё или на маму, чтобы понимать, что можно, а что нельзя. Я ужасно испугалась того, что разозлила её, что делала плохое, то, что делать не следует. Я задавила в себе магию. Спрятала её ото всех, и от себя в том числе.
Я смогла отказаться от дара, от удобств, что он приносил, да, но магия никуда не исчезла. И через несколько лет дала о себе знать.
Только-только стало известно о гибели отца на приграничной войне, куда его несколько лет назад призвал Король. О, эта война казалась бесконечной и была символом несчастья всех жён, какое бы положение не занимали их мужья. Стычки на границах вспыхивают и по сей день. Наш враг не желает отступать в попытке захватить Королевство.