Крах атамана - стр. 12
Ежась от надрывного крика, крестьяне бросили свои кошельки под ноги грабителю.
– А теперь, граждане хорошие, садитесь на телеги, – уже спокойнее сказал налетчик, подбирая кошельки. – Поедете, куда скажу.
Тридцатилетний Григорий Захаров отшвырнул вожжи:
– Никуда я не поеду! Забирай, что тебе нужно и нечего над душой оружьем трясти!
– Ах, так, подлюга! – рассвирепел грабитель. – Я тебе щас покажу!
Он направил на Захарова револьвер, машинально нажимая на спуск.
Бабахнул выстрел. У крестьянина с головы слетел картуз, висок ожгло свистнувшей пулей.
В ярости Захаров слетел с телеги и что есть мочи кинулся на опешившего от собственного выстрела стрелка, повалил с разбегу, ударил в лицо. Подскочили и другие попутчики. Вывернув револьвер из руки грабителя, принялись лупцевать его со всей злостью.
– Караул! Грабят! Убивают!
Теперь благим матом орал налетчик, не по своей воле поменявшийся ролями со своими жертвами.
– В чем дело, граждане? Прекратить! – К кипевшей свалке подъехал на телеге, полной дров, Николай Шашин, надзиратель Читинской тюрьмы. Потянул из-под сена старый дробовик.
– А вот видишь, мил-человек… – Тяжело дыша, оторвался от скорчившегося на земле грабителя Захаров, у которого по лбу и щеке текла кровь. – Убивца и налетчика поймали! Голову мне чуть не прострелил, поганец! Все деньги у нас под револьвером забрал, а потом еще чево-то хотел устроить над нами… Дай, друг, топор, зарублю урода!
– Ты это… не выдумывай! – строго сказал Шашин, вглядываясь в измазанного пылью и кровью налетчика-неудачника. – За самосуд упрячут к нам в кутузку. Надо милиции сообщить о нападении и сдать его туда… Постой, постой! А, рожа-то знакомая! Сидел этот выродок у нас! Вот ведь вправду говорят: горбатого только могила исправит!..
Уже стемнело, когда вереница телег остановилась у здания городского уголовного розыска. Преступника сдали дежурному, который взял от крестьян объяснения и адреса. А в журнале угрозыска появилась лаконичная запись:
«Отобран по протоколу № 237 от Кислова один револьвер системы “Лефаше” с пятью боевыми патронами и одной выстреленной гильзой по обвинению его в вооруженном ограблении крестьян Захаровых и Хрущева. Записать на приход по книге вещественных доказательств и вместе с дознанием отправить в Народно-политический суд Забайкальской области г. Читы».
Так, в третий раз за какие-то полгода, шестнадцатилетний Федор Кислов угодил в тюрьму.
На этот раз основательно и надолго. И причина сего, как вскоре с ужасом для себя уяснил Федор из многочисленных вопросов следователя, которые тот задавал день за днем, вовсе не заключалась в неудачной попытке ограбления крестьян Захаровых. Федору предъявлялись обвинения в таких смертных грехах, рядом с которыми майская история у горбойни выглядела невинной шалостью агнца Божьего.
Глава вторая
Вернемся в ветреные февральские дни. Последний зимний месяц пробил первые бреши в ленковских рядах. В начале февраля сотрудниками угрозыска был задержан старый знакомый Ленкова – Николай Разгильдеев, с которым Костя орудовал еще в 1918 году. Поначалу Разгильдеев попался в Верхнеудинске, но бежал из тюрьмы, появился в Чите и успел совершить четыре грабежа прежде, чем снова оказался в руках милиции. Опять хотел рвануть от «милицанерских», да в этот раз попытка побега стоила Разгильдееву жизни: на углу Иркутской и Енисейской он был застрелен. А следом попался и его соучастник по грабежам Ермаков, определенный на нары в Читинскую тюрьму и рассказавший следователю, что работали они по своим преступным делам вместе с Разгильдеевым, влившись в Чите в одну из ячеек ленковской шайки.