Костер и Саламандра. Книга 2 - стр. 14

Она меня обнимала, Тяпка подлезала носом под наши руки, меня колотило, я сначала ревела, потом начала рыдать, цеплялась за свою королеву, как утопающий за соломинку, слушала, как она меня уговаривает: «Всё уже прошло, Карла, дорогая, храбрая, чудесная, замечательная…» – и мне ужасно много времени понадобилось, чтобы успокоиться.

На удивление.

Я, кажется, такого не ожидала. Я смогла разговаривать, только когда прошла эта дурацкая слабость, которая поздновато проявилась, – ну вот какой смысл реветь сейчас? Всё уже, всё.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, прижимая её к себе.

Тяпка всунулась между нами, как всегда. Будто ничего особенного и не произошло.

– Очень интересно, – сказала Вильма. – Я думала, будет иначе. Я же ориентировалась на слова мессира Валора… а твой странный обряд, подкреплённый молитвами, видимо, изменил условия.

– Хуже? – спросила я тут же.

– Иначе, сестричка, – сказала Вильма с нежнейшей улыбкой в голосе, а лица её я не видела. – Двигаться очень легко, как в детстве или во сне. Я кажусь себе очень сильной.

– Ты тёплая, – сказала я, пытаясь уложить это в голове. – Валор был холодный, да и фарфоровые морячки – тоже.

– Я так себя и ощущаю, – кивнула Вильма. – Тёплой. Мне кажется, моё зрение стало чуть острее… но это не точно. Я слышу, как всегда, мои пальцы так же чувствительны, как и прежде. Прошла постоянная ноющая боль в запястье, после того как Эгмонд два раза вывихнул мне его. И я думала, что теперь не буду чувствовать боли. Но на радостях ушибла колено, – и рассмеялась.

Я её чуть-чуть отстранила, чтобы посмотреть.

Смех оживил кукольное лицо так, что я поверила в него. Вильма не могла улыбаться, но тёплый свет из глаз обозначал улыбку очень определённо. Как у живой.

Я погладила её колено – холодный шарнир, чуть выступающий над тёплым каучуковым «телом».

– Не это, – снова рассмеялась Вильма. – Но всё равно, дорогая. Меня очень обрадовала эта маленькая боль, как ни глупо это звучит: она дала мне понять, что я снова живая… хоть и в кукольном теле. Чудо нам с тобой Господь явил, удивительная моя сестричка. Ты ведь понимаешь, что ты – главное сокровище короны?

– Нет, – сказала я. – Это ты – главное сокровище короны. Фарфоровая или живая – всё равно.

– Я спала, – гордо сообщила Вильма. – Я могу спать. И это меня страшно радует. Я спала рядом с тобой и видела сны. Но, мне кажется, парик надо снимать? Тебя очень шокирует лысая королева? Впрочем, я буду надевать чепчик.

– Ты, живая ты, меня не шокируешь, – сказала я. – Никогда, никакая.

– Я позову Друзеллу, – сказала Вильма. – Нас ждёт работа, надо привести себя в порядок.

Я кивнула, отпустила её – и вдруг поняла, что моя несчастная клешня, на которой осталось только семь с половиной пальцев, как-то до изумления слабо болит.

И бинт на ней свободно болтается – ослаб, пока я спала. Вдобавок какой-то подозрительно чистенький бинт, а должен быть грязный и окровавленный: наверняка же на него с ладони натекло, и по полу я рукой возила, пока рисовала звезду. Хоть и в часовне – пол там далеко не такой же чистый, как мой рабочий стол.

А Друзелла в это время уже болтала с Виллеминой так, будто ничего ужасного не произошло.

– Как поживает мышонок, вы узнавали, дорогая? – спросила Виллемина, пока Друзелла мягкой щёткой укладывала её локоны в приличную причёску.