Кошмары - стр. 41

Затем дверь в склеп открылась – Ян услышал шаги снаружи. Он мгновенно вскочил, подбежал к окну и распахнул его. Там он увидел Стива, бредущего сквозь летнюю ночь; могильщик нес в руках что-то тяжелое, завернутое в белое полотно. Человеческая фигура… и совершенно точно – женская! Ян Олислагерс сразу приметил это.

– Анка Савич, – пробормотал он. – Девятнадцать лет.

Плотно закрыв окно, Ян почувствовал, как ночная прохлада омыла его тело, и, стуча зубами, задрожал. Он прислушался – шаги Стива вернулись. Входить он не стал – поступь раз за разом огибала склеп. Вдруг скрипнула ручка старого насоса, вода громко ударилась о дно ведра. Что-то терли, скребли, полоскали. И снова шаги. Дверь в склеп открылась и закрылась. Три шага – и отворилась дверь в их пристройку.

Ян не видел Стива, ничего не мог разглядеть в темноте.

– Анка Савич, – прошептал он. – Где она?

И из темноты кто-то ответил ему:

– Дома.

Ян прекрасно все понял. Дом – это здесь, а не на погосте. Дом – это…

Не говоря более ничего, Ян лег в постель, зарылся головой в подушки, натянул до ушей одеяло. В висках у него стучало, губы дрожали. Он стиснул зубы. Спать, спать, спать!

Стив явно чувствовал, что должен объясниться, но этого не произошло ни в тот день, ни на следующий, ни даже на третий; и все же фламандцу казалось, что нужно просто улучить хороший момент для начала расспросов. И все же Ян их никак не начинал. Он подарил своему другу пару шелковых галстуков, кожаный пояс, красивый нож и множество всяких других мелочей, от которых у Стива загорался взгляд. Он сидел с ним на скамейке по вечерам после работы, рассказывал ему длинные истории, как если бы его друг, который столько лет был закрыт в себе, теперь медленно учился слушать… и, наконец, говорить за себя.

И Стив заговорил. Поначалу это скорее напоминало утомительный фарс. То, что Ян Олислагерс позже записал на нескольких страницах, было добыто за несколько недель. Стиву отчаянно не хватало связности – простейшие уточняющие вопросы, которые время от времени ему задавал фламандец, часто настолько сбивали его с толку, что он напрочь терял первоначальную нить изложения. Его разум напоминал игрушку-головоломку: у него не было ни малейшего представления о причинах и следствиях, и частенько он путал факт яви с фантазией, пережитой где-то в недрах своего ума. Вымышленные или незначительные события могли настолько хорошо отпечатываться в памяти Стива, что затмевали реальные важные вещи. Стив позабыл имена отца и матери, зато хорошо запомнил, как звали одного из учителей в школе – того самого, который его, как оказалось, никогда не учил; работенка посудомойщиком в отеле в Сент-Луисе, бессобытийная поденщина, на коей продержался он ровно трое суток, запомнилась ему в подробностях. Стив мог точно описать кухню, на которой трудился, своих временных коллег, даже узоры на тарелках, пусть все это и имело место одиннадцать лет назад; с другой стороны, он и двух слов не мог смолвить о поприще ковбоя в Аризоне, хотя ковбоем он пробыл почти год – незадолго до того, как ему нашлось место гробокопателя.

Ян Олислагерс каждый вечер записывал то, что ему рассказывал Стив, непрестанно реорганизовывая, исправляя и дополняя наращиваемый материал. Ему казалось порой, что он работает с древним зашифрованным языком, ключа к которому никто не знал. Он должен был кропотливо угадывать букву за буквой, составлять вначале слово, а затем фразу…