Кошмар Золотой Орды - стр. 11
Среди очнувшихся от сонно-пьяного зелья ушкуйников несколько воинов также освободили руки и ждали только удобного случая для нападения. Один из мулодцев смог даже вытащить спрятанный засапожный нож, чтобы разрезать путы на руках соратников. И вот удобный момент настал.
Татары неожиданно были атакованы! Безоружные ушкуйники, мастерски используя приёмы русского боя, завладели кривыми саблями татар и начали их крошить. Однако спасти начальника уже не смогли: один из татар воткнул в него сбоку копьё, остриё которого показалось с другой стороны грудной клетки. Переход от полной победы к поражению деморализовал татар, они попытались купить себе жизнь покорностью, встав на колени и повесив пояса на шею. Но ушкуйники, ослеплённые яростью и обидой, никого не щадили! Лишь три помощника валькирии остались живы после этого побоища, но лучше бы им было погибнуть! И живые позавидовали мёртвым!
Дорого досталась победа новгородцам. Почти семьдесят удальцов были убиты, более сорока ранены, из них тяжело – шестнадцать человек. Но главная потеря – воевода Будила. Он ещё хрипло дышал и всё просил прощения у своих соратников. На него с жалостью смотрели ушкуйники, по каменным лицам многих из них текли слёзы.
Татарская ханум была без сознания. Если бы не доспехи, которые погнулись при ударе бревном, её грудная клетка была бы разбита. На неё бесцеремонно по приказу сотника вылили ведро грязной воды.
Тюлюбек постепенно приходила в себя. В толпе новгородцев раздались голоса:
– Сжечь ведьму, сжечь за её зелье и коварство!
Тюлюбек безрезультатно шарила по одежде.
– Уж не это ли ты ищешь, ханум? – ехидно спросил один из ушкуйников, показывая ей кинжальчик. – Не надейся, смертушку ты примешь нелёгкую!
Через какую-то минуту был ободран её шатёр для костра, снова вкопан столб, только что спасший ушкуйников от позора и верной гибели. С Тюлюбек сорвали драгоценные доспехи, и в изорванной одежде она мало чем отличалась от простых татарок, которые находились рядом и от ужаса визжали не переставая.
С ханшей произошла разительная перемена, так что если бы кто посмотрел на неё, то усомнился, воскликнув: «Да точно ли это Тюлюбек?!» Растрёпанные волосы, искажённое от злости и отчаяния лицо, тощие груди, выглядывавшие из одежды, длинные руки-когти – делали её похожей на какую-то страшную кикимору.
Ханшу приковали цепями к столбу.
– Ничего не хочешь нам сказать напоследок, хитрая ведьма? – спросил податаманье Борислав, ставший теперь главным.
– Вы думаете, – обратилась она с гордым видом к начальным людям, – я буду молить вас о пощаде, просить оставить жизнь несчастной женщине? Вы сто двадцать лет были рабами, и мне, татарской ханше, в жилах которой течёт кровь Субудая-богатыря, противно даже смотреть на вас!
– А, – вспомнил атаман, – это тот проходимец, который вместе с трусом Батыгой испугался драться с новгородцами? Пусть он сейчас из своего адского котла полюбуется, как его поганое семя будет гореть. Ладно, зажигай! – приказал Борислав, отвернувшись от Тюлюбек и, казалось, потеряв к ней всякий интерес, – а этих, – махнул он в сторону пленных татар, – перебить до единого!
Он хотел побыстрее убраться с этого пруклятого места. Ханша действительно не стала просить пощады. Она презрительно смотрела поверх голов ушкуйников, когда дым обволакивал её тело, но всё-таки пытки огнём не выдержала. Тюлюбек извивалась, насколько позволяла ей железная цепь, изо рта, как жабы, сыпались чудовищные проклятия, мало-помалу переходящие в непрерывный зловещий вой. Смерть долго не приходила к ней, но вот наконец ханша затихла. Селение и люди были стёрты с лица земли, и только дым расстилался над степью.