Кошка, которая улетела из Кабула - стр. 41
Мы явились к озеру в последний день перед началом Рамадана (определённо, проводить Рамадан в Кабуле уже становилось моей личной традицией), а потому на берегу было удивительно многолюдно. Те, кому не хватило места в домиках, расстилали покрывала прямо на траве, раскладывали на них кебабы и лепёшки, расставляли бутылки с «Кока-колой» и термосы с зелёным чаем. Над Каргой стоял весёлый гвалт, а колонки в каждом кафе и магнитолы в каждой машине старались перекричать друг друга. Мы (двое коллег, которые называли себя операторами, и я) проталкивались среди торговцев воздушными змеями и ярко-розовой сахарной ватой, нарядных детей и ресторанных зазывал. Сняли меня на фоне катамаранов, потом на фоне каруселей, съели по мороженому и решили подняться на холм, чтобы снять панораму.
У подножья холма сидела на покрывале пара хазарейцев – пожилые муж с женой. Они так звали выпить с ними чаю, что отказаться было просто невозможно. Афганистан вообще одна из немногих стран в мире, где ты можешь пить чай с человеком через минуту после знакомства и при этом не чувствовать себя неловко.
После привычного обмена любезностями дедушка поманил к себе моих спутников и громким шёпотом предупредил:
– Осторожнее, мальчики, с вами иностранка. Нехорошо, если с ней что-нибудь случится, она же гость.
– Ничего со мной не случится, – тут же нахохлилась я.
– Оооо, так ты говоришь на дари! Отлично! Молодец! Первый раз в Кабуле?
– Второй.
– В прошлом году тяжёлый был Рамадан, очень тяжёлый…
Я кивнула, вспоминая очередь у госпиталя и горы битого стекла в центре.
– А ты не боишься?
Этот вопрос мне задавали раз десять каждый день, и я уже придумала ответ, который всем нравился. Надо было сказать: «Чего мне бояться, если я под его защитой»? – и показать на небо.
– Это верно, – заулыбался дедушка. – Но знаешь, о чём я его прошу? Пусть подарит нам хотя бы один мирный месяц.
На холм мы вскарабкались довольно быстро (по пути я почему-то подумала, как тридцать лет назад на него, может быть, карабкались советские солдаты примерно нашего возраста). На вершине на нас глазели чьи-то желтоглазые белые козы, развевались флаги на могиле безымянного героя и нещадно припекало солнце. Озеро внизу казалось не серым, как обычно, а голубым, карусели выглядели игрушечными. Наши хазарейцы махали нам снизу. Мы помахали им в ответ.
Мне хотелось запечатать этот миг в бутылку и сохранить навеки: радость и полноту жизни, долетавшие снизу смех и музыку, вкус кардамона во рту. «Пожалуйста, – сказала я мысленно, обращаясь неведомо к кому, – подари нам хотя бы один мирный месяц. Ну что тебе стоит?».
***
И всё-таки мне бывало страшно. Ещё как бывало.
Я лежала одна в пустой тёмной квартире в Шахре-Нау. Пустой – потому что квартира вообще-то была офисом, из которого коллеги вечером разбегались, а тёмной – потому что опять пропало электричество. Возможно, из-за грозы, которая гремела над крышей.
Дом тоже казался пустым (а может, и был, потому что соседей за две недели я не видела). Внизу железная дверь закрывалась на один оборот ключа. Охрана отсутствовала. А ещё коллеги просили с наступлением темноты не включать свет и не подходить к окнам – «а то мало ли, кто тебя увидит». Предполагалось, что я буду ложиться спать с курами: сразу после заката прятать голову под крыло и до утра ни о чём не беспокоиться, и я достаточно уставала за день, чтобы так и делать. Но мешал проклятущий страх. И боялась я не из-за похищений и ограблений, которых тогда в Кабуле хватало, а из-за того, что мой последний учитель пушту был хорошим рассказчиком и рассказывал, помимо всего прочего, про всякую чертовщину.