Кошка Белого Графа - стр. 10
Нет, не только птичьи!
В ответ на хрустальное «ла-ла-ла» Агды коробочка сперва бодро затявкала, потом размяукалась, как голодный кот.
— Хватит играться, — просипел Льет.
Он восседал в глубине комнаты, закинув ногу на ногу. Под чёрным, с серебром, шлафроком — свободные штаны и рубаха с распахнутым воротом.
Что же вы так далеко от окна расположились, благородный кавалер? Вас еле слышно.
— Пускай играется, — прозвучал низкий скрипучий голос, мужской или женский, непонятно. — Когда… гра… а… не… мо…
«Когда играться, как не в молодости?»
Выше щёлка расширялась. Я приподнялась на задних лапах и уткнулась носом в ледяное стекло, силясь рассмотреть: кто там такой?..
Надо же, старуха — и престранная!
Она сидела в дальнем кресле, полускрытая боковиной высокой изогнутой спинки. Строгое тёмное платье, как у нашей классной дамы, на плечах толстый пуховый платок, какие носят крестьянки в деревнях, на голове узорчатая шапочка-колпак с коротеньким шпилем — точь-в-точь ланнский рыцарский шлем. По ободу шапочки пришиты кругляшки, не иначе старые монеты. В таких колпаках с монетками красуются на ярмарках дазские шаманки.
— Так сколько, говоришь, за платье просят?
Она подалась вперёд, повернула к Льету голову, и стало видно, что и лицо у неё дазское — плоское, цвета тёмной бронзы, с маленькими глазками и мелкими угловатыми чертами.
Говорят, дазы в родстве с нашими гобрами. Только гобры сидят в своих снежных домах на далёком севере в обнимку с тюленями и в чужие дела не лезут.
— Тысячу восемьсот, — ответил Льет.
Верно, так мама ему и сказала. Пятьсот — задаток будет.
— Недёшево, — старуха пожевала сухим ртом.
— У Кольдихи бы меньше пяти не стало! — барышня Агда оторвалась от своей забавы.
Я не сразу сообразила, что Кольдиха — это Вендела Кольд, самая знаменитая модистка Альготы. И самая дорогая. У неё одевались первые аристократки Ригонии и сама королева-бабушка.
— Может, и больше, — кивнула старуха. — А всё равно шить надо у неё.
— Чего это? — буркнул Льет. — Мне деньги не лишние.
— А того! — старуха хлопнула ладонью по деревянному подлокотнику. Хлопок вышел со стуком — все её пальцы, включая большой и указательный, были унизаны кольцами. Непохоже, что золотыми или серебряными, а какими, рассмотреть не удалось. — Тут не в деньгах дело, а в престиже. Чтоб все знали: Эмкино платье сшито у королевской портнихи!
Не портнихи, а модистки, мысленно возмутилась я, ёжась под леденящим ветром. Портнихи просто шьют, а модистки придумывают и украшают. И только в следующий миг сообразила: «Эмкино платье»? Может, я ослышалась?..
— Но мне это нравится, матушка Гиннаш! — надулась Агда. — Другое не хочу!
— Молчи, Эмка, — одёрнул её отец. — Матушка дело говорит.
И столько уважения прозвучало в этом «матушка», что я своим кошачьим ушам не поверила: чтобы самодовольный кавалер чтил кого-то, кроме себя, да не просто кого-то, а дазку, похожую на ведьму из страшных сказок!..
Когда ланны пришли в Ригонию, вслед за ними пришли дазы, как шакалы приходят за волками. Ланнов прогнали, а дазы живут себе не тужат. Торгуют, воруют, практикуют тёмную волшбу. Раньше дазов даже в города не пускали, они селились в слободках за воротами. А правили у них женщины-шаманки — когда через вожаков-мужчин, а когда и напрямую.
И это единственное, что мне в дазах нравилось.