Королева воздуха и тьмы - стр. 32
– Да. Я и сам хотел побеседовать с тобой наедине.
Он указал на невысокий холм в отдалении, спрятанный за чередой деревьев. Предупредив Кристину, что отойдет поговорить с Джемом – что, с тем самым Джемом? со старым? который женился на колдунье? ты серьезно? – она покинула процессию.
Джем уже ждал ее, сидя на траве среди россыпи древних камней. Они посидели немного в молчании, глядя на Поля.
– Когда ты был Безмолвным Братом, – без обиняков начала Эмма, – тебе случалось сжигать людей?
Джем посмотрел на нее: взгляд его был очень темен.
– Я помогал разжигать погребальные костры. Один умный человек сказал как-то раз, что мы не в силах понять жизнь – куда уж нам пытаться понять смерть. Я отдал ей многих из тех, кого любил, и с годами это легче не становится. И смотреть, как горят костры, тоже.
– Мы – лишь прах и тени, – пробормотала Эмма. – И пепел.
– Цель этого ритуала в том, чтобы сделать нас всех равными, – сказал Джем. – Всех сожгут. И из пепла построят Город костей.
– Кроме преступников, – уточнила Эмма.
Джем нахмурился.
– Ливию вряд ли можно отнести к этой категории. И тебя тоже – если ты, конечно, не задумала какое-то преступление.
«Задумала. Я преступно влюблена в своего парабатая». Желание произнести эти слова, признаться хоть кому-то – и особенно Джему – разрывало ей голову.
– А твой парабатай когда-нибудь отдалялся от тебя? – поспешно спросила она. – Когда тебе… ну, скажем, нужно было срочно поговорить?
– Люди часто ведут себя странно, когда у них горе, – мягко сказал Джем. – Я наблюдал за сегодняшними событиями, издалека. Видел, как Джулиан полез на костер за своим братом. И знаю, как он всегда любил этих детей. Ничто из того, что он говорит или делает сейчас, в эти первые и самые худшие дни, не отражает его истинной сути. К тому же, – добавил он с едва заметной улыбкой, – быть парабатаем – дело нелегкое. Я своему как-то крепко врезал.
– Ты… что сделал?
– То, что сказал, – Джему, кажется, понравилось произведенное им впечатление. – Я двинул своему парабатаю. Я любил его больше, чем кого бы то ни было, в этом мире, за исключением Тессы, и я ударил его по лицу, потому что сердце у меня в груди рвалось в тот момент пополам. Мне ли судить других?
– Тесса! – воскликнула Эмма. – А она-то где?
– Тебе известно о болезни магов? – Рука Джема сжалась в кулак.
Эмма действительно что-то слышала про период слабости у Магнуса, когда у него стремительно истощалась магия. И про то, что это не его единичный случай, а участь всех колдунов.
– Так Тесса больна? – переспросила она.
– Нет. Была больна, но уже выздоровела.
– То есть чародеи все-таки могут поправиться?
– Тесса – единственная, кому удалось побороть эту болезнь. Она думает, дело тут в ее Охотничьей крови. Но сейчас заболевает все больше чародеев – и первыми среди них те, кто старше, кто больше пользовался магией, и чья магия сильнее прочих.
– Как Магнус, – прошептала Эмма. – Что Тессе известно про эту болезнь? Что уже удалось выяснить?
– Тесса полагает, это может быть связано с теми заклинаниями, при помощи которых Малкольм Фейд поднял Аннабель. Он питал свою магию смерти от лей-линий, и если теперь они отравлены этой тьмой, то могут передавать яд всякому чародею, который к ним подключится.
– А чародеи разве не могут… ну, просто не пользоваться ими?