Кони знают дорогу домой. - стр. 8

Служба во Дворе, являлась, одной из немногих, отдушиной, позволяющей, на время, не тревожить прошлое и жить настоящим и он всегда был рад, отправляясь на работу, но сегодня, он был рад вдвойне, ибо его ученик, вчера получивший титул герта, становился его каждодневным утешением и ушедшей заботой, не видеть его долгое время. Его привязанность к сироте не ослабла, а наоборот, становилась крепче, не уступая силе любви к своей несравненной сестре.

Площадь Голубого Мрамора открылась взору и служащие, спешащие на работу, отвлекли его от мыслей, роящихся в его посеребрённой временем голове. Полуденное солнце, бившее прямо в глаза, скрывало их лица, но голоса, приветствовавшие его, обозначали их обладателей, и он приветствовал своих подданных безошибочно, называя по имени каждого. Башенные часы отбивали пришедшее время, а не то, что уже утекло безвозвратно, рассеялось за пределами Вселенной и уже не возвратится во временной Колодец.

Герт Плюм, проснувшийся рано и ускользнувший с семейного ложа, сидел перед зеркалом в ванной и, стоящий рядом лурд, сбривал его рыжую, двухдневную щетину. Бледное солнце, скользящее в витражное стекло, бросало бледно-жёлтые блики на его кудрявую голову, придавая рыжим волосам ещё более яркий оттенок, приближённый к оранжевому цвету. Его коричневые глаза, смотрящие в зеркальное отражение, были не по-утреннему задумчивыми. Догадка, сверлящая его неутомимую в поисках душу, не давала покоя и он, ищущий ответ внутри себя, являл себя миру хмурым и неустанно думающим, отчего его крупный нос, будучи молодым, затаил две строгие морщины. Лурд, превративший один палец металлической руки в острое лезвие, быстро и ловко делал обычное дело, взбрызгивая вязкие комочки пены с другой руки.

Заботливый, но загруженный текущими делами, муж, редко бывал дома и также редко выходил в свет, оберегая от чужих, как казалось ему, завистливых взглядов, свою обожаемую жену Цию и сына Антура.

Сейчас, она выходила из спальни заспанная, небрежно причесанная, с заметно округлившимся, но таким привлекательным животиком. Чисто выбритый, одетый в синий мундир, с эмблемой визора – глазом птицы, окаймлённым золотым оперением, Плюм поцеловал жену и позволил накинуть плащ. Смотря в глаза мужа, Ция бережно стягивала шнурок сагиона и лила с розовых губ добрые пожелания:

– Да будет не суетным твой день, герт Плюм. Да иссякнут твои заботы, муж мой, – говорила, словно напевала, даря очаровательную улыбку и сияние жёлто-коричневых, словно песочных, глаз.

– Да будет, да иссякнут, – принял он и, поцеловав жену, вышел. Не пройдя и трёх шагов, он услышал недовольный и обеспокоенный голос жены:

– Антура, опять нет в кровати. Его невыносимая привычка убегать с утра, сведёт меня с ума. О чём он думает, покидая дом без позволения родителей. Ох, и задам я ему трёпку. Идите, найдите его, – говорила она двум лурдам, стоящим перед ней и ожидающим окончания её каждодневного говорливого волнения по сыну.

Палевое солнце, ещё низко стоящее над горизонтом, словно вваливалось в восточное окно, окрашивая мозаичный монолит в радужное сияние. Равивэл, ещё не открыв глаза, откинул руку. Тёплое дыхание, исходящее от бархатистой кожи жены, проникло в его кожу. Ассия спала, подложив руку под чуть порозовевшую щёку. Ассия пришла, когда муж уже спал, и прилегла рядом, вдыхая травяной аромат, исходящий с его тёмных, средней длины, волос. Не учтивое, почти ребяческое отношение мужа, было забыто, и она, затаив дыхание, любовалась его красивым лицом. Лёгкое прикосновение к его плечу, откликнулось позывом сердца и её пальцы, принявшие этот зов, окрасились еле заметными волнистыми нитями алого цвета, придав руке животную горячность. Это, было её природной особенностью и жило в ней с самого рождения, окрашивая её чувственный мир и делая роковой женщиной. Подавив горячий порыв, она уснула, едва коснувшись подушки, отдавая своё излишнее тепло, её прохладному шёлку.