Конфедерат - стр. 11

Ванда Сент-Клер была слегка полноватой женщиной за пятьдесят, ниже среднего роста, навскидку футов пять и пара дюймов сверху. Кровь прабабки придавала ее коже смугловатый, цвета какао с молоком оттенок, а черты лица – прямой нос, пухлые, но вовсе не африканские губы – явно достались от прадеда. Короткая стрижка, курчавые волосы, разве что на две трети седые. Совсем не по возрасту.

– Ну, мальчики. Разговор предстоит долгий, вы-то, наверное, оба голодные, так что я приготовила мясо с чечевицей, а в духовке поспевает пирог. – Медиум застыла на половине пути к кухне, махнув в ее сторону острым ногтем. – Но сперва аперитив. – Одарив обоих лисьей улыбкой, Ванда скрылась за постукивающей занавеской из бусин.

Клифф сглотнул слюну. Он бы ни за что не признался, но слова Ванды о еде и запах мяса и пирога пробудили аппетит. Старик в баре был прав, в последний раз он ел в полдень – сухой завтрак с молоком, все, что нашлось в доме из еды, кроме пива. Предвкушал сытный домашний ужин – после придорожных забегаловок и фургончиков с уличной едой – и Адам Гордон.

В кухне хлопнула дверь холодильника. Завелась, что-то разогревая, микроволновка.

Ванда вернулась с запотевшей бутылью в руках. Ни этикетки, ни намека, что внутри. Выдернув пробку, мисс Сент-Клер плеснула гостям и себе, взяла ближайший бокал и заняла свое кресло.

– Начнем пожалуй, – сказала она. – Благослови Господь Хэмптон и его жителей-грешников, – и опрокинула в себя самогон.

Гости медиума Ванды Сент-Клер, Связующей, опустошили бокалы следом: Адам – с чувством, что напиток слишком крепок для полупустого желудка, и чутьем, что пить следует залпом, чтоб завоевать доверие хозяйки дома. Клифф – с тем же выражением лица и энтузиазмом, что и в баре Колдера.

Когда все три бокала вернулись на стол, Ванда откинулась на спинку, сцепила руки на животе и начала свой рассказ.

Шел тысяча восемьсот шестьдесят второй год. Гражданская война охватила Америку, разделив Север и Юг. Молодые рабы на плантациях, те, кто не хотел больше гнуть спину на благо бесчеловечных владельцев, все чаще стали предпринимать попытки к бегству. Одни – чтобы примкнуть к армии северян и бороться под их флагом, другие – чтобы обрести новую жизнь в штатах, уже свободных от рабства. Большинство беглецов ловили и возвращали еще до того, как они покидали земли своих хозяев. Особо спесивых казнили. Рабы, хоть и стоили денег, как и скот, но с теми, кто работал на полях, вовсе не церемонились. Им всегда можно было подыскать замену.

В одной из уважаемых семей плантаторов Алабамы, занимавшихся хлопком, однажды сбежал молодой раб. По горячим следам, с собаками его быстро нашли. Хозяин, недавно вернувшийся с войны на похороны отца и чтобы принять наследство вместе с делами покойного, велел привязать беглеца к столбам перед конюшней и высечь кнутом – все как полагается за побег и непослушание. Однако долго стоять в стороне он не стал, сам взял кнут в свои руки и принялся сечь пуще прежнего. Изодрал кожу на спине раба в лоскуты, но и этого ему было мало. Бросив кнут, он взялся за факел и принялся жечь свежие раны. Раб умолял остановиться, невольные зрители боялись попасть под горячую руку рассвирепевшего плантатора, слуги отводили взгляд, приятели потешались вместе с ним. В хозяина словно дьявол вселился – все ему было мало.