Размер шрифта
-
+

Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар» - стр. 99

ласточку? – не любую ласточку, не вон тех ласточек, а именно ту ласточку, которая пронеслась мимо над самой водой?“ И она говорит: „Конечно, запомню“, и оба начинают плакать (англ.)(Nabokov 1990c: 14).

Стихотворение продолжает богатую русскую традицию стихотворений о ласточках, берущую начало с «Ласточки» и «На смерть Катерины Яковлевны, 1794 году июля 15 дня приключившуюся» Державина (подробней см.: Сурат 2009). Двойное указание с эмфазой «вон ту» сближает набоковскую «Ласточку» с «Ласточками» Ходасевича (1921), где использована эта же форма (ср.: «Вон ту прозрачную, но прочную плеву / Не прободать крылом остроугольным, / Не выпорхнуть туда, за синеву, / Ни птичьим крылышком, ни сердцем подневольным» [Ходасевич 1989: 139]; наблюдение М. Ю. Шульмана). Правда, как следует из пояснений Набокова в интервью, он, в отличие от Ходасевича, имел в виду не подъем вверх, а полет вниз, к воде, что скорее напоминает «Ласточек» Фета: «Вот понеслась и зачертила – / И страшно, чтобы гладь стекла / Стихией чуждой не схватила / Молниевидного крыла» (Фет 1959: 107).

Место действия исподволь задает элегические темы прощания, расставания, предчувствия вечной разлуки (ср. в знаменитой «Песне цыганки» Я. П. Полонского: «Мы простимся на мосту»). О подобном предчувствии в сходных обстоятельствах, на свиданиях со своей юношеской возлюбленной, Набоков вспоминал в «Других берегах»: «… в разгар встреч мы слишком много играли на струнах разлуки. В то последнее наше лето, как бы упражняясь в ней, мы расставались навеки после каждого свидания, еженощно, на пепельной тропе или на старом мосту, со сложенными на нем тенями перил, между небесным месяцем и речным, я целовал ее теплые, мокрые веки и свежее от дождя лицо, и, отойдя, тотчас возвращался, чтобы проститься с нею еще раз, а потом долго взъезжал вверх, по крутой горе, к Выре, согнувшись вдвое, вжимая педали в упругий, чудовищно мокрый мрак, принимавший символическое значение какого-то ужаса и горя, какой-то зловеще поднимавшейся силы, которую нельзя было растоптать» (Набоков 1999–2000: V, 293).


2–22

«Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моей любимой мечтой» – цитата из «Путешествия в Арзрум» Пушкина (Пушкин 1937–1959: VIII, 463). По замечанию И. А. Паперно, «Путешествие в Арзрум» могло послужить для Набокова моделью использования документального материала во второй и четвертой главах «Дара», поскольку Пушкин включал в свои путевые заметки сведения, заимствованные из целого ряда литературных источников (Паперно 1997: 498). Вопреки предположению исследователя, статья Тынянова о «Путешествии в Арзрум» (1936), в которой приводится ряд примеров «деформации» материала у Пушкина, никак не могла повлиять на повествовательную стратегию Набокова, ибо она вышла в свет уже после того, как вторая и четвертая главы романа были вчерне закончены.


2–23

Смешные двустишия о бабочках <… > помнишь: «Надет у fraxini под шубой фрак синий». –  Имеется в виду крупная бабочка-ночница Catocala fraxini (рус. голубая ленточница, или голубая орденская лента) из семейства совок (Noctuidae).

В повести Толстого «Детство» «синий фрак с возвышениями и сборками на плечах» носит учитель Карл Иванович (Толстой 1978–1985: I, 16

Страница 99