Комиссар, часть 2. Орудия войны - стр. 11
Саша пыталась быстро сообразить, что означает это предложение. Если она здесь в качестве бабы, то пить с ним не следует ни в коем случае – по царящим в этой среде понятиям это означало бы согласие на все, что он захочет сделать потом, и насильником он уже считаться не будет. Но вот для комиссара предложение выпить вместе могло быть знаком к началу переговоров, и таким шагом навстречу пренебрегать нельзя. Хотя пить теплый мутный самогон противно в любом случае.
Черт, вот угораздило же ее родиться бабой.
Решила рискнуть. Взяла протянутый ей захватанный, весь в жирных отпечатках стакан в обе руки – пальцы еще плохо слушались. Вдохнула запах и сморщилась, как только что от боли. Вспомнила, как пьет Князев: выдохнула, выпила залпом, снова вдохнула. Самогон обжег нёбо, но боль и правда отступила, и Саша почувствовала себя свободнее.
Антонов наблюдал за ней с веселым любопытством, ожидая ее хода. Саша посмотрела ему в глаза:
– И кто ж ты будешь таков, Сашка Антонов, чтоб расстреливать меня, – усмехнулась, – именем Революции?
– Так я самый революционер и есть, – ответил Антонов. – Социалист-революционер. С девятьсот седьмого года. Думала, эсеры все в очочках да с портфелями по кабинетам заседают?
– Думала, эсеры все в Директории Новый порядок обслуживают да перед французами на цырлах ходят!
Антонов хотел драку – он получит драку, пусть и не на кулаках.
– Да чья б корова мычала! Сами продали Отечество наше немцам, а туда же. Со своими предателями мы без вас разберемся! Большевичков спрашивать не станем.
– Тогда звал меня зачем? Говори прямо.
Антонов улыбнулся, обнажив ровные желтые зубы:
– Да ты не щемись, не сделаю я тебе ничего. Гнилое дело – куражиться над побежденным.
– И когда это ты меня победил? – перебила его Саша. – Что-то я не приметила. Я сама к тебе пришла, договариваться.
– Никто тебя сюда не звал. И никто тебе не рад в наших краях. Но раз уж ты здесь… давно хотел, глядя вот так в глаза, спросить кого-то из вас, гнид большевистских: почему вы предали революцию?
– Мы предали революцию, мы? – вскинулась Саша. – Это мы воплотили ее в жизнь в семнадцатом вообще-то. Мы и теперь до последней капли крови за нее сражаемся. И раз уж мы тут смотрим в глаза друг другу, то ты ответь мне: против кого? Какая партия предала революцию?
– Этого не случилось бы, если б вы революцию не присвоили! Вы сами оказались хуже царизма, который свергли, между прочим, без вашей помощи! Вы направили террор против своих же братьев по борьбе!
– Террор начался после убийства Урицкого, которого вы убили, вы!
– Потому что вы бомбили Ярославль!
– После того, как вы подняли там мятеж!
Оба они уже кричали.
– Будет. Много ли доблести в том, чтоб ворошить прошлое, – сказала Саша, чуть переведя дух. – Теперь-то что? Станешь один выступать против белых, иностранцев, бывших своих и наших, – Саша посмотрела Антонову прямо в глаза, – атаман?
– Не смей звать меня атаманом! – взвился Антонов. – Я – командир революционной армии! Мы сражаемся не ради грабежа, а за дело народа, за общую свободу! Атаман… Разве мы пустили тебя по кругу, как сделали бы бандиты или казаки? Да что побледнела, я ведь не угрожаю. Сказал же, нет у нас в заводе такого.
Саша справилась с дыханием. Оскалилась:
– И этим-то ты гордишься? Слабовато для командира революционной армии.