Колыбельная для жизни - стр. 5
Зачем Цветочку и Виви Пушкинская, спросите? Жили б себе за городом, воздухом бы дышали…
Придите на Пушкинскую, сядьте на скамейку и подумайте о своей жизни. Где она протекает? Как? В пробках? В спальных районах? Может, мы не живем, а только собираемся? Цветочек жила. К красной двери пришлось купить и порше в тон.
– Медленно подъезжаешь, выходишь, ключ в красную дверь с гроздьями винограда вставляешь, люстра от датчика загорается, хрусталь сверкает, Пушкинская в обмороке, я – в короне. Такие дела, мои дорогие! – Одна из версий жизни в Old town (принадлежит Цветочку).
Кто-то же должен быть ответственным, серые двери в красные превращать, лампочки в люстры, тощие цветы – в пальмы, всё на радость людям. И себе, конечно.
Из дверей городского архива выходили двое. Молча перешли они дорогу, сели в кафе, съели по два пирожных, и только тогда Виви произнесла:
– Её звали Наташей.
– А ту Авдотьей, – Жизель покачала головой. – Давай, я у тебя поночую.
Виви кивнула.
Подруги поднялись на третий этаж.
Вот тут и случилось!
Стало ясно, Виви не шутит, не сочиняет и вообще здоровее всех.
– Что эта супница делает у тебя под кроватью? – вечером Цветочек ползала по полу, разыскивая кольцо.
– Не знаю, – писательница вздрогнула, – это не супница, скорее чашка. Одна ручка? Цветочек, это не моё. Ночной горшок! – Виви прикрыла рот ладошкой. – Дуся…
Ночную вазу в розочках извлекли на свет из-под кровати и стали разглядывать. Предмет довольно-таки тяжёлый, на днище потёртый штамп – Cloo Paris.
– Ого! – воскликнула Жизель. – Клоо. Клозет по-нашему. Может, у тебя в стенах и клады есть?
Цветочек пыталась шутить, смешно не было никому. Совсем не весело. И в этой квартире, с куском телятины и ночной вазой, им предстояло провести ночь.
– Завтра поедем к Анюте, – Жизель умная и находчивая.
– Точно, – кивнула Виви.
Забегая вперёд. Ни Анюта, ни её бывший муж ничего подобного не видели и не слышали. Квартиру купили два года назад. Ремонт сделать не успели, у Павла Павловича случилась новая любовь. Никакие Филиппы Бриллиантовы, братья Модесты и прочие Дуни к ним, в квартиру на Пушкинской, не являлись. Горшки под кроватью никто не оставлял, телятину с заячьими ушками не подносил. Диагноз напрашивался, стучался в двери. Если бы не архив. И не ночная ваза. Жизель свезла горшок к антиквару, тот высоко оценил и даже предложил выкупить. Начало девятнадцатого века, констатировал старый еврей. Антиквар положил глаз на Жизель Львовну. Цветочек быстро поставила его на место, махнула ручкой с кольцом, а это можете выкупить? Кольцо стоило как все звёзды в небе. Их вообще не сосчитать. Согласно правилу Тавернье, если продать его за полстоимости, то можно безбедно жить на юге Франции несколько лет. Заговорились…
Правда, бывший хозяин Пушкинской, Павел Павлович и экс-муж Анюты, припомнил: однажды Роза ночевала (совершенно случайно) у него в квартире. Опоздала на электричку до Семикаракор.
– Это что, где-то в Африке? – съязвила Жизель.
– Ночью Роза закричала. – Павел Павлович не обратил внимания, обладал королевским терпением. Связи с людьми из Арабских Эмиратов что-то да значат. – Я вскочил. Роза утверждала – в ванной мужчина, я подумал, она сошла с ума.
Пал Палыч больше ничего не знал, переехал в новую квартиру. На Пушкинской улице добра хватает, домов много. Тайный романтик читал книги Виви. Познакомились совершенно случайно, в Баку. Павел Павлович летал за туфлями и рубашками, таких в Ростове-на-Дону нет. А нефть вещь серьезная. Виви в Баку, в Центральном книжном магазине, презентовала свою книгу. Подписала и Пал Палычу. Писательницу В. Фиалковскую нефтяник пригласил в ресторан, всегда мечтал быть меценатом. Хоть для кого-нибудь. А тут сама писательница Фиалковская, да ещё в его любимом Баку. Поэтому он факты не скрыл, рассказал о Розе. Бывшая жена Анюта жила на окраине города, на семи ветрах. Алименты? Официальные доходы Павла Павловича – ноль. Зарплата в конверте. Ну, где та Анюта, а где те конверты? Быть меценатом для бывшей жены не романтично.