Коллекция Энни Мэддокс - стр. 13
Глава третья, в которой мисс Гертруда Эппл одновременно являет собой наглядный образчик поразительного трудолюбия, выступает третейским судьёй, напоминает о верности долгу, а также сталкивается с новыми затруднениями, не успев разобраться со старыми
Клак! Клак! Барахлившая лампа всё никак не хотела включаться, и директрисе Сент-Леонардса пришлось ещё ниже склониться над бумагами, веером разложенными на столе, благо, что все накладные были заполнены яркими чернилами и твёрдой рукой. День, на редкость дождливый даже для Лондона, угасал, и кабинет медленно заполняли густые вечерние тени.
Мисс Гертруду Эппл мало заботил собственный комфорт. Дисциплина, дело и долг – вот что имеет истинное значение в этой жизни. Всякая минута бесценна и должна служить на благо избранной цели, ведь мгновение за мгновением мы неотвратимо приближаемся к краю, и что нас там ожидает, ведомо только Господу. Даже камин по правую руку от стола, за которым она проводила внушительную часть своего рабочего дня, чаще всего оставался холодным, и скромная горстка приготовленного для растопки угля успевала покрыться пылью. Здесь, в кабинете, всё свидетельствовало о равнодушии хозяйки к удобствам и внешнему лоску: и ковёр, чей рисунок воды времени истёрли, искрутили в житейских водоворотах; и мебель, выглядевшая так, словно её купили у разорившегося старьёвщика. Каждый предмет обстановки являл собой зримое подтверждение добродетельной максимы о дочерях, сёстрах и свободе2, но, как это ни странно, комнату, хотя и похожую на старый обжитой чердак, наполнял своеобразный уют.
Клак! Без толку. Лампа гореть не желала.
В дверь постучали, и, не успела мисс Эппл откликнуться, как в кабинет вошла невысокая, крепкая и деловитая женщина средних лет. С неровным румянцем на широкоскулом добродушном лице, какой бывает у обладательниц очень светлой и тонкой кожи, в форменном синем платье и переднике, в руках она держала жестяной поднос. Сразу остро запахло мясным концентратом и специями.
– Вот, мисс Эппл, дорогуша, принесла вам чуточку того-сего подкрепиться, – сообщила она категоричным тоном, в котором слышался бодрый говорок кокни. – Ведь и ланч, и чай, вы, как обычно, пропустили, да? Ай, как нехорошо-о-о! А ведь вы, милочка, обещали и мне, и доктору… Пустые обещания, выходит, да? – уверенной рукой бумаги были собраны в стопку и отодвинуты, и на их месте тут же оказался поднос с ушастой бульонницей и блюдце с овсяными галетами. – Вы посмотрите на себя: в чём только душа держится? Как вас ветром-то не сносит?! И чего это вы в темноте сидите, а? – нахмурилась она, а затем, после нескольких бесполезных попыток, за которыми мисс Эппл наблюдала с некоторым злорадством, опустилась на колени, нашарила провод и воткнула штепсель в розетку.
Вспыхнул свет, и вечереющее небо за окнами кабинета вмиг стало тёмно-лиловым.
– Ну вот, порядочек, мисс Эппл, дорогуша! Это вы, видать, сапогом своим зацепили. Да вы пейте, пейте, пока горячее! – покивала она, уютно располагаясь в кресле для посетителей. – Я ж доктору пообещала, что буду за вами, душечка, приглядывать, так что вам быстрее будет по-моему сделать, а не упрямиться, как вы это любите. Он мне так и сказал вчера: вы, говорит, должны о мисс Эппл позаботиться, потому как она себя совсем не щадит и никакие мои указания не соблюдает. А я ему в ответ: знаете, говорю, вот за десятком уличных мальчишек проще приглядывать, чем…