Колея к ржавому солнцу - стр. 23
Инге, внимательно слушавшей историю, вдруг захотелось рассказать Худому что-нибудь такое, чтобы он понял, что она тоже вылеплена не из слоеного теста.
– Ты прямо как нечисть какая на меня смотришь, – сказал ей Худой.
– Точно… Мы с подругами несколько лет назад, я еще училась, прямо посреди недели пошли повеселиться в одно место. Ну, вроде клуба… Выпить, потанцевать. «Мишка с куклой бойко топают, бойко топают, посмотри»… Давай, кстати, еще выпьем… Ага, ну будь… На входе там пара охранников стояла. Такие, знаешь, дядечки. Вроде тебя. Извини, если что…
– Нормально. Я же и вправду дядечка.
– Это потом мы поняли, что они под спида́ми были, чтобы спать не хотелось. А сначала казались такими приличными: вежливые, улыбаются, «липтон» с молоком из пивных бокалов дуют. Мы им поулыбались в ответ и вышли на улицу. Подышать после танцпола, мальчиков обсудить, все такое… Обратно в клуб – а охрана нас не пускает. Морды кирпичом: «Закрытая вечеринка». Видать, спиды им сознание расширили и перекосили заодно. Да и хрен бы с ними и с их клубом, но у Аськи, одной нашей, внутри осталась куртка. Дорогая, да и вообще жалко. Аська просит, чтобы хотя бы ее пропустили куртку забрать. Охранники только смеются. Мол, вас тут и не было. Аська распсиховалась, отталкивает их, чтобы войти. Бесполезно, все равно что гору толкать или дом. Охранники ее держат за руки, за плечи, она бесится, орет. А рядом со входом скутер стоит, на нем ди-джей в клуб приехал. И шлем висит на руле. «Реплэевский», цветов итальянского флага. Тут у меня в голове будто щелкнуло. Пока охрана с Аськой воюет, я хватаю шлем, подскакиваю и ударяю им с размаха в голову одному из дядек. Он шалеет, стоит, соображая, что да как. Я – тоже. Не понимаю, что сделала. Девчонки сказали потом, что у меня в тот момент было выражение лица как у куклы. Я охранника второй раз треснула. И даже третий успела. Шлем раскалывается, охранник на ступеньки – брык, его напарник – к нему. У того кровь из головы течет. Мы – тут уж не до куртки, хорошо, никаких документов в ней не осталось – бегом через подворотню. А этот нам вслед орет: «Суки! Ведьмы!» А мы бежали так, что какой-нибудь рекорд уж наверняка поставили… Вот и отдохнули, я худею!
Худой захохотал и потянулся к графину.
«Интересно, куда мы едем? – думала позже Инга, растекшись по сиденью летящего через ночной город „мерса“. – Ко мне или к нему? Я, наверное, не против, если к нему… Только сколько же ему все-таки лет?»
Привез ее Худой к маме с папой.
И передал, удивленную, с рук на руки таким же удивленным родителям.
Неожиданно для себя она осталась в фирме. К новой работе привыкла гораздо быстрее, чем думала. Помогли слова Худого про зарплату и кредит. Ну, может быть, еще и то, что «дог-шоу» больше не повторялось. Когда они приезжали к должникам, те подавленно молчали, прятали глаза или, наоборот, просяще ловили их взгляды, хмуро кивали, когда Инга заканчивала читать предписание, отпечатанное на потихоньку накрывающемся медным тазом офисном принтере, и оглашала сумму долга. По всему выходило, что коллекторы проводили с «зернами» предварительную работу, а Инга принимала участие лишь в заключительном этапе. И ни разу ей не приходилось приезжать к кому-то дважды.
Чаще всего должниками оказывались небедные люди, предприниматели, которым для выплаты кредита и штрафов требовалось лишь уступить свой бизнес по цене гораздо ниже рыночной. Или сменить жилье или личный автотранспорт на менее престижные. Часть выплачиваемых ими денег (по правде говоря, не такая уж и большая) оседала в карманах Инги в виде регулярных бонусов и премий «по итогам».