Колея к ржавому солнцу - стр. 25

Внешность Зарайского выдавала в нем бодрого шестидесятилетнего интеллигента. Седые волосы, резкие, но благородные клинтиствудовские морщины. Обращаясь к ним на «вы», он смело пустил визитеров на кухню – около тридцати квадратных метров, обставленных итальянской мебелью, немецкой встроенной техникой и шведскими дизайнерскими штучками вроде миниатюрных деревянных подставок под крышки кастрюль. Предложил сесть. Нахмуренно стоя в прямоугольнике пасмурного света, изливающегося из больших скандинавских окон в пол, слушал Ингу. Извинившись, перебил ее:

– Перейдите сразу к сумме, пожалуйста.

Услышав, изменился цветом лица и на несколько секунд прикрыл глаза. Инге показалось, что ему сейчас станет плохо, но Зарайский открыл глаза, посмотрел на девушку и кивнул, невесело усмехнувшись.

– Я сам говорил на днях с Аба Арнольдовичем, он эти же цифры называл. А сейчас все равно слышу как в первый раз.

Он помолчал. За это время Инга успела периферийным зрением заметить на столе крошки и нож с испачканным маслом лезвием, горшки с засохшими цветами на полу у окна и грязную посуду, устроившую лежбище в раковине. Как-то не вяжется это с прочей обстановкой на кухне, подумала девушка.

– Я так понимаю, ваш визит – больше формальность, – Зарайский поочередно оглядел всех троих гостей. – Мы же с Аба Арнольдовичем все обсудили, провели, так сказать, реструктуризацию долга, – он опять коротко, не разжимая губ, усмехнулся. – Я закрыл клинику, распродал оборудование. Завтра как раз должны приехать люди, привезти на подпись договор, а то мне теперь отсюда и не выбраться. На автобусе разве…

– Нам сказали, что мы должны забрать… – начал Худой.

– Да-да, – поспешно закивал Зарайский, – прошу за мной. Всё в гараже.

Сам он, чуть прихрамывая на правую ногу, но держа спину по-военному прямо, пошел впереди, показывая им дорогу. Ингу, двинувшуюся было за ним следом, Худой попридержал рукой и шепнул:

– Я первый пойду.

Инга поняла, что он, несмотря на прием и обстановку, не расслабляется, опасаясь подвоха. Но в по-медицински чистом гараже на две машины они увидели только черный гоночный мотоцикл с задранным брызговиком и красный кабриолет BMW с заляпанными грязью боками. Откидной верх кабриолета был опущен.

– Милая штучка, – погладил капот автомобиля Худой. – Тут с одних дисков можно долг выплатить… Наверняка теперь проходит по статье «не по карману», да?

– Вы правы, – кивнул Зарайский. – Но его все равно у меня бы не было. Покупал машину для жены, она забрала ее, когда мы развелись, – еще одна грустная улыбка. – А потом я попросил ее вернуть кабриолет в обмен на мой «инфинити». Вчера она пригнала его. Так что забирайте…

Саша, напарник Худого, в это время любовно, как женщину, оглаживал мотоцикл.

– «Кавасаки нинзя», – прокомментировал он, поймав взгляд Инги. – Вроде бы не для вашего возраста, – обернулся он к Зарайскому.

– Хотел подарить сыну на юбилей, – ответил тот, – он любит такие игрушки с детства. Но не сложилось. Мы с ним вдрызг рассорились из-за… не важно, из-за чего. Перестали общаться. Мотоцикл новый, просто два года простоял здесь, в гараже.

– Жена, сын… Я смотрю, вы неуживчивый человек, – заметил Худой.

– Да так, – пожал плечами Зарайский, – вопрос больше философский.

– В смысле?

– Знаете, я стал все чаще и чаще замечать, что люди похожи на маленькие стеклянные баночки. Стоят на полке в супермаркете, на каждой – красивая наклейка, внутри – детское питание или фруктовое пюре. Яблочное, грушевое, сливовое… А на самом деле в этих баночках только мочу на анализ носить. И это – их настоящее содержимое. Уж простите старика за профессиональное сравнение.