Колдовской снег - стр. 12

 Бабуля, наконец, отхлебнула из чашки, даже не поморщившись. Я вскинула брови потому, что в чашке кипяток.

 – Ну вы даёте, – вырвалось у меня, – не горячо?

 Старушка пожала плечами.

 – Горячо, – сказала она, – но я как раз такое и люблю.

 – Что, кипяток? – удивилась я.

 Старушка кивнула и откинулась на спинку стула, будто этим глотком удовлетворила всю потребность в чае за день.

 – Хорошо, – сказала она как-то нараспев и как-то по-кошачьи, что очень плохо сочеталась и её пожилым видом.

 – Рада, что хоть кому-то хорошо, - пробормотала я.

 Пожилая женщина прищурилась, еще больше напоминая старую кошку.

 – А чего ты одна в такой вечер? – спросила она, и я снова ощутила взгляд, от которого становится не по себе.

 – Вообще-то, – сказала я раздраженно, – это вас не касается.

 Бабуля хмыкнула и вновь отхлебнула из чашки. Повисла неловкая пауза. Хамить мне не хотелось, но позволять лезть в свою жизнь, особенно незнакомым людям, хотелось еще меньше.

 Я тоже уткнулась в чашку, но пить не стала, для меня ещё слишком горячо. Вместо этого подула на воду и тоже стала разглядывать поднимающийся от поверхности пар. Кирилла всё ещё не было и где его искать не представлялось никаких идей, тем более телефон разряжен, куда звонить, куда идти и ехать – непонятно. Обида и досада шершавой змеей скребли душу, бессильный гнев рвался наружу, но не находил выхода.

 Всё шло не по плану.

4. Глава 4

Некоторое время мы молчали. Я гоняла в голове мысли о Кирилле и переосмысливала день, который плохо укладывался в привычный. За окном гудят машины, а в приоткрытой на микропроветривание фрамуге свистит ветер. Я покосилась на улицу – даже в темноте видно, как метет снег.

 Досада и обида на Кирилла все еще свербели, но теперь ко всему прочему присоединилось желание собрать его вещи и выставить к шутам за дверь, чтобы был ему урок. Я была уверена, если бы он сделал все, как просила, никакого конфликта не случилось бы.

 Мысль показалась такой трезвой, что отхлебнув, наконец, из чашки, я поставила ее и решительно поднялась.

 Бабуля, продолжая смотреть на меня, как старая, умудренная жизнью кошка, произнесла вдруг:

 – Шершавая ты, колючая.

 Я изумленно вскинула брови.

 – Вообще-то, я вас в свою квартиру погреться пустила. Чего вообще никогда не делала. И сейчас, если честно, не до конца уверена, что это правильно, – сообщила я. – Вы уж как-нибудь без оскорблений.

 – Где ж оскорбления-то? – воскликнула она. – Факт!

 От слов незнакомой старушки во мне вновь стало закипать то, что с таким трудом удалось хоть немного придавить. Шумно выдохнув, я шагнула к коридору с намерением выставить нахальную гостью если не на улицу, то в подъезд. Там тоже тепло, но так она хотя бы не будет донимать меня нравоучениями, а я не буду переживать, что она что-нибудь стащит.

 – С меня хватит, – резко сказала я, – зачем я вас вообще пустила. Дичь какая.

 Я занесла ногу для шага, бабуля вдруг сказала четким и совсем нестарческим голосом:

 – Шершавая. Негибкая. И мужик от тебя запропал.

 Я встала, как вкопанная. От этих слов по коже прокатилась легкая волна дрожи. Можно было допустить, что бабка просто ткнула пальцем в небо, но странное совпадение отозвалось в груди тяжелым уханьем.

 – Что вы сказали? – переспросила я. – Что значит, запропал?