Когда я умирала. Святилище - стр. 43
Потом он выходит из воды Идет долго и медленно рук еще не видно но она должна быть у него должна быть иначе я не вынесу. Потом показываются его руки и весь он над водой. Я не могу перестать. Мне некогда заставить себя. Я заставлю когда смогу но он выходит из воды с пустыми руками вода с них льется вода.
– Где мама, Дарл? Ты не поймал ее. Ты знал, что она рыба, и дал ей уплыть. Ты не поймал ее, Дарл. Дарл. Дарл. – Я снова побежал по берегу и увидел, что мулы медленно всплыли и опять ушли под воду.
Рассказал я Коре, как Дарл спрыгнул с повозки, а Кеш остался и старался ее спасти, и повозка стала опрокидываться, как Джул почти уже у берега стал заворачивать коня назад, но конь не хотел, на это у него ума хватало, – а она говорит:
– И ты еще твердил заодно с другими, что Дарл у них чудной, что Дарл простоватый, а у него-то как раз хватило ума соскочить с повозки. Анс, между прочим, еще смекалистее – вовсе на нее не сел.
– Ну сел бы он – что пользы-то? – Я говорю. – У них все ладно шло, и переправились бы, если б не бревно.
– Бревно. Чепуха. Это рука Божья.
– Тогда почему глупостью это называешь? – Я спрашиваю. – От руки Божьей никто не охранится. Да и охраняться – святотатство.
– А против нее зачем переть? – спрашивает Кора. – Ты мне вот что объясни.
– Анс и не пер. И ты же его за это упрекаешь.
– Ему там полагалось быть. – Кора отвечает. – Был бы мужчиной, там бы сидел, не взвалил бы на сыновей, чего сам боялся.
– Не пойму, чего тебе все-таки надо. То говоришь, против воли Божьей поперли, то Анса ругаешь, что с ними не сел.
Тогда она опять запела, нагнувшись над корытом, и лицо у нее сделалось такое певческое, словно она поставила крест на людях и глупости людской и пошла себе дальше, – с песнями шагает в небо.
Повозка там долго еще держалась, река набухала за ней, ссовывала ее с брода, а Кеш клонился все ниже и ниже, старался удержать гроб, чтобы он не сковырнулся набок и не завалил повозку. Когда повозка наклонилась как следует и река уже могла прикончить ее, бревно поплыло дальше. Оно обогнуло повозку и пошло вниз, да ходко так, что твой пловец. Как будто было послано сюда для дела и, сделавши дело, поплыло дальше.
Когда мулы оторвались, я подумал, что Кеш сумеет удержать повозку. Казалось, он и повозка совсем не двигаются, а только Джул воюет с конем, чтобы вернуть его к повозке. Потом мимо меня пробежал мальчонка, он кричал Дарлу, и за ним гналась сестра, а потом я увидел, как мулы медленно прокатились по воде, растопыря прямые ноги, словно еще упирались вверх ногами, и снова закатились под воду.
Потом повозка опрокинулась, а потом она, и Джул, и конь – все смешалось вместе. Кеш, вцепившись в гроб, скрылся в воде, а конь так бился и плескался, что я уже ничего не мог разглядеть. Я подумал, что Кеш бросил гроб, сам спасается, и стал кричать Джулу, чтобы он вернулся, но вдруг он вместе с конем тоже ушел под воду, и я подумал, что всех теперь утянет. Я понял, что коня тоже снесло с брода и хорошего ждать нечего: конь тонет, бьется, повозка перевернута, гроб невесть где, – и не успел я опомниться, как сам стою по колено в воде и кричу назад Ансу: «Видишь, что ты наделал? Видишь, что ты наделал?»
Конь показался. Он плыл к берегу, закинув голову, а потом я увидел, что кто-то из них цепляется за седло с той стороны, – ниже по течению, и побежал по берегу, смотреть, где Кеш – Кеш-то плавать не умеет. «Где Кеш?» – Джулу кричу как полоумный, ничем не лучше их мальца: тот стоит пониже и кричит Дарлу.