Когда все спят. Рассказы - стр. 3
Май дарлинг, мы расстались, расстались, расстались, снег сошёл, ручьи высыхают, плакать – слёз нет. Мы разлучились, разорвали, бросили друг друга, май дарлинг. И, наконец, и тоска прошла. Промчалась. Вру! Промчаться она никак не могла, наоборот, испарялась она медленно, как парок над лугом. Брр. Лужа.
И к тебе чувство сразу прошло. А было вот так. Я зашла в магазин, а где еще могла я встретить твоего двойника, май дарлинг, ведь не в музее Востока, среди тибетских богов, хотя в магазине висело и лежало такое же недоступное, как Гималаи.
А внизу, у подножия, сидел он, мне показался он рыжеватым, и уши такие же, как у тебя, май дарлинг, немного вверх и в стороны, и такие же плечи, и ноги крепкие, точно у парашютиста. Ты тоже всегда любил маленьких чёрненьких парашютисток. А с остальными спал из дружеских чувств или ради карьеры.
Он мне показался твоим двойником, май дарлинг.
Нет, не так всё было. Я бы и не заметила, пожалуй, его вовсе, если бы не моя склонность застывать, глядя на материализовавшийся пейзаж, открыв рот. И, стоя вот так, то есть, открыв рот, я с некоторой запоздалой досадой, почувствовала устремлённый на меня взгляд. Рыжеватый даже вышел из-за прилавка, бросив кассовый аппарат, это чтобы лучше меня разглядеть. Он не любил маленьких парашютисток. Его вкус, в отличие от твоего, май дарлинг, был безнадёжно испорчен стереотипами массовой культуры, что для меня, слизавшей свой облик с очередной искусственной блондинки глянцевого журнала, было как раз – я понравилась ему. Он вышел на середину торгового зала, встал за мной, как моя тень, и покраснел. Может, оттого, когда я глянула на него наискосок, он показался мне рыжим? А, когда я на него глянула, он ещё сильней покраснел, что не умилило, а, скорее, смутило меня, и я вышла из магазина гораздо поспешнее, чем вошла. Признайся, май дарлинг, ты так смущаться, как этот рыженький, совершенно не способен.
И весна. Всё-таки она. Всегда как-то странно, что она приходит. Я подумала, что весна – не время для тридцатилетних. Ты же помнишь, май дарлинг, что я тебя старше на четыре года? Но дома, посмотрев в зеркало, я улыбнулась: нет! Пока еще весна и моё, моё время! И чирикают всюду эти импортные коляски с младенцами. И скоро запищат сандалики на детских ножках.
И вот я, выйдя из магазина, думала о тебе, май дарлинг! И об этом рыженьком, который так похож на тебя. И представляла, как будет здорово целоваться с ним, точно с тобой. Ведь мы расстались, разорвали, бросили друг друга, май дарлинг. И я начала выращивать моё чувство к нему, но оно не то, чтобы росло, но, скорее, как лёгкий приятный коктейль, стояло, ожидая своего часа и своего фужера на длинной голубоватой ножке. Пока я всё-таки не сделала весенний вираж, опять зайдя в тот же магазин. Он смутился и сделал вид, что смотрит внимательно куда-то. А куда – вот был вопрос для него – и он, покрутив головой, стал старательно изучать чеки. А я, май дарлинг, очертив позорный круг по магазину, удалилась. Ты веришь, что это была любовь? И уже кончался март, и скоро должны были засвиристеть коляски… Ага, ага, ты поверил мне, мой… не мой… дарлинг?
А вечером того же дня я внезапно, лёжа в остывающей воде ванной, почувствовала вину перед рыжеватым (а возможно, он рыжеватым и не был?), потому что вдруг ясно и отчётливо поняла, что ничего не будет. Я не знаю, откуда пришла ко мне эта ясная мысль, но, повторю, что сопровождалась она чувством вины, словно я обманула его надежды и, дав аванс, скрылась коварной лисой. Но ведь все было совершенно невинно и не так, май дарлинг! И я решила больше не ходить в его магазин.