Когда рассеется туман - стр. 30
Бог начал произносить приговор, и я снова перевела взгляд на сцену.
– Мариам и Аарон! Как же вы не убоялись упрекать раба моего, Моисея?
– Пощади нас, Господи! – взмолилась Эммелин. – Мы лишь…
– Довольно! Да падет на вас мой гнев!
Раскат грома (удар в барабан). Зрители подпрыгнули. Из-за занавеса выплыло облако дыма, который начал расползаться по сцене.
Леди Вайолет вскрикнула, и Дэвид своим обычным голосом шепнул:
– Успокойся, бабушка, так надо, это часть спектакля.
По залу пронесся нервный смех.
– Да падет на вас мой гнев! – свирепым голосом повторила Ханна, и смех прекратился. – Дщерь! – Эммелин повернулась к облаку дыма. – Ты! Поражена! Проказой!
Эммелин схватилась за лицо руками.
– Нет! – вскрикнула она и, приняв драматическую позу, снова повернулась к зрителям.
Зал ахнул. В конце концов решено было не возиться с маской, а ограничиться смесью клубничного варенья с кремом, дающей невероятно уродливый эффект.
– Вот бесенята! – оскорбленно прошептала миссис Таунсенд. – А мне ведь сказали, что берут варенье, чтоб намазать лепешки!
– Сын мой! – выдержав положенную паузу, провозгласила Ханна. – Хоть ты и совершил тот же самый грех, тебя я помилую.
– Спасибо, отец мой, – ответил Дэвид.
– Поклянись, что больше никогда не будешь злословить о жене своего брата.
– Клянусь, Господи.
– Ступай с миром.
– Но, Господи! – с трудом сдерживая смех, взмолился Дэвид, простирая руки к Эммелин. – Прошу тебя: исцели мою сестру!
Аудитория замерла, ожидая, что же ответит Бог.
– Нет, – последовал ответ. – Ей придется прожить вдали от вас семь дней. Только тогда к ней вернется ее прежнее обличье.
Эммелин рухнула на колени, Дэвид положил руку ей на плечо, и тут на сцене появилась Ханна. Зал дружно охнул. На Ханне красовались безупречный мужской костюм и шляпа, в руке – трость, из кармана свисала цепочка часов, а на носу сидели очки мистера Фредерика. Она прошлась по сцене, жонглируя тростью, как истинный денди, и заговорила голосом, до боли напоминающим голос отца:
– Моя дочь должна понять, что на свете правят два закона: один – для девочек, другой – для мальчиков.
Ханна перевела дух и поправила шляпу.
– А все остальное – прямая дорожка к тому, чтобы стать суфражисткой.
Зрители молчали, разинув рты.
Слуги тоже были потрясены. Я заметила, как побелел мистер Гамильтон. Но даже растерявшийся, он честно служил подпоркой для миссис Таунсенд, которая, так и не оправившись до конца от надругательства над вареньем, от нового потрясения вообще завалилась набок.
Я отыскала глазами мистера Фредерика. Он по-прежнему сидел на своем месте, прямой как палка. Потом у него начали подергиваться плечи, и я испугалась, что с ним сейчас случится один из тех приступов ярости, о которых рассказывала Нэнси. Дети на сцене застыли, как куклы в кукольном домике, они молча смотрели на зрителей, а зрители – на них.
Ханна являла собой образец хладнокровия и совершеннейшей невинности. На секунду мы встретились глазами, и мне показалось, что на ее лице мелькнула улыбка. Я не смогла удержаться и, робея, улыбнулась было в ответ, но зоркая Нэнси тут же ущипнула меня за руку.
Сияющая Ханна взяла за руки Дэвида и Эммелин, все трое подошли к краю сцены и поклонились. Сладкая капля сорвалась с носа Эммелин и с шипением приземлилась на ближайший прожектор.