Когда поют цикады - стр. 3
Бабушка заплакала и Люська, выскочив из-за сундука, подбежала к ней и обняла своими ручонками, сама при этом заливаясь слезами. Таисия же, посмотрев на свекровь и дочку, нарочито нахмурилась и сказала:
– Ишь, развели тут сырость! А ты что тут забыла, Люська? Я тебе чего наказала? К Рябовым сходи, тётка Зоя должна сегодня из города вернуться, принеси то, что она даст. Ну? Быстро!
Люська вытерла ладошками слёзы со щёк и поскорее вышла за дверь, матушку лучше не сердить, а то того и гляди за пруток возьмётся. Прислонившись спиной к стене, Люська стояла в сенях, стараясь унять вздрагивающую душу, и слышала, как бабушка укоризненно говорит матери:
– Зачем ты так с ней? Ведь ребёнок еще совсем, приласкай, обними, как мать! Вырастет, не заметишь… Я бы всех сейчас обняла, всё себя корю, что мало… мало обнимала- целовала, а теперь уж и не обнять…
– Ни к чему её баловать! Пусть готова будет, что никто её в жизни не пожалеет, только на себя рассчитывает пусть!
– И без тебя она это поймёт. А вот кто поддержит и обнимет, таких, кроме нас с тобой, много ли будет? Таюшка, ты зря так с девочкой. Нужна ей материна любовь!
– Ладно, посидели и хватит, дел полно, – поднялась со стула Таисия, – Я Зое Рябовой заказала отрез ткани, Люське на платье в школу. Фартук прошлогодний от своей дочки Рябова отдаёт за десяток яиц, я сказала – возьму. Разве это не материна любовь?
Убежала Люська к Рябовым, не слышала дальше, о чем мать с бабушкой говорили в этот странный день. Только потом, уже повзрослев, поняла Люська, что приходил этот Григорий к матери свататься, в город звал жить, а та отказалась. И хорошо, что отказалась, думала Люська, родной дом она любила, и бабушку тоже, и маму…
Глава 2.
А еще любила Люська школу. Была у них в селе восьмилетка, деревянное здание которой утопало весной в яблоневом саду, кипящем от цветов словно в пене. Когда бабушка впервые привела немного испуганную Люську в первый класс, девочка и подумать не могла, что очень скоро станет школа для неё вторым домом.
Люська всегда приходила в школу раньше всех, на что истопник, Пётр Кузьмич, выговаривал ей:
– Ты что опять так рано, пигалица? Классы еще не протоплены, холодно! Давай-ка, посиди пока вот тут у меня, я тебе чаю налью! И не приходи больше так рано, нет еще никого в школе, даже учителя еще не пришли! Обещаешь?
Люська кивала, потом усаживалась на старый деревянный табурет в маленькой коморке Петра Кузьмича и обжигаясь пила чай из старой жестяной кружки. Пару дней обещание своё держала, и не шла в школу рано, а после снова не удерживалась… Всё равно вставала она рано, когда мать собиралась на работу, а бабушка варила ей на завтрак пару картошек. У Люськи же была своя обязанность – недавно завели кроликов, обустроив им клетки в старом сарае, и теперь каждое утро Люська наливала им воду в плошки и подкладывала свежее сено, а вечером её задачей было вычистить клетки.
Пушистые, весёлые кролики Люське нравились, хотя иногда и кусались даже, особенно крольчихи, когда в глубине клетки Люська видела гнездо и понимала, что там мама-крольчиха вывела крольчат. Потом и плакала Люська горькими слезами, пока мать не видит, когда пустела одна из клеток, а по дому разносился сводящий с ума, аппетитный дух мясных щей.
– Чего опять глаза красные? – сердито спрашивала матушка, глядя, как Люська давится над тарелкой супа, – Хватит нюни разводить, для того их и ро́стим, чтоб самим ноги не протянуть! Ешь давай!