Ключик - стр. 109
Большие, сильные руки стиснули девушку, вроде оставаясь неподвижными, но при этом захватывая, поглощая с каждой секундой все больше и умоляя позволить утонуть в ней в ответ. В противоположность им жаркие мужские губы пришли в неистовство. Сейм целовал волосы, затылок, каждый сантиметр доступной обнаженной кожи шеи и плечи сквозь ткань форменной футболки. Торопливо, жадно, захлебываясь. Его рот выжигал на ней вечные метки, дыхание просачивалось сквозь одежду и под кожу, глубже, сокращая неконтролируемой дрожью беззащитные мышцы, оплетая нерушимыми тончайшими нитями сердце, которые, свиваясь вместе, стекали вниз нарастающим потоком, пугающе-жгучим и невыносимо желанным одновременно.
Казалось, это длилось вечность и оборвалось в один момент. Эмма летела вниз, проваливалась в Сейма, все ускоряясь. Та часть ее, что знала, что это запретно и недопустимо, пребывала в отключке. Осталась только та, что ликовала, тянулась, рвалась к нему, желая тонуть в темной бездне еще быстрее. Нырнуть так глубоко, чтобы обратного пути бы не оставалось.
– Нужно идти, – хрипло пробормотал Сейм у самого уха, но не оторвал своих губ от кожи.
Да, конечно, нужно. Нужно идти, бежать. Нужно быть как можно дальше отсюда. Кому это нужно?!!!
– Нужно идти, Джимми, – тихий умоляющий шепот, полный тоски и жаркой мольбы.
Кого он просит? Ее? Себя?
Взывает ли Сейм к своему благоразумию? Потому что у Эммы, видимо, сейчас не осталось ни силы воли, ни чувства самосохранения, ни даже отголоска желания шагнуть куда-то из невесомости его объятий.
– Ты хотел поговорить, – прошептала она онемевшими губами. Как же сейчас она желала снова ощутить терпкий вкус Сейма на них.
– Не сейчас. Когда будешь готова, – дыхание щекочет ее ухо, и слов почти не слышно.
Девушка услышала, как тяжко выдохнул Сейм за спиной и стиснул напоследок так сильно, чтобы уже наверняка впечатать жар своих прикосновений даже в кости, и прижался открытым ртом к суматошно бьющейся вене на ее шее. А потом отступил, унося с собой все тепло и свет, и краски жизни, вернувшиеся к Эмме на короткие минуты его близости. Грубые пальцы последний раз скользнули по ключице невыносимо нежной лаской и исчезли. Весь холод, боль и дурнота вернулись с новой силой, стократно усиливаемые еще чувством вины и осознанием собственной неспособности противостоять этому мужчине.
Разве можно заставить себя насильно не желать жить? Как добровольно отвергнуть свет, тепло и воздух ради темного, ледяного и удушающего колодца, в который Эмма проваливается, стоит только подумать о том, что Сейм под запретом? Неужели правильные поступки и долг могут быть так убийственно болезненны? Если это так – то вся ее натура желает ринуться в ошибочном направлении. Поддаться искушению, потому что оно дарит тепло и ощущение счастья, которых никогда раньше не было в ее жизни. А если это приведет к гибели… Но разве сейчас у нее есть что-то, кроме тягостного ожидания, что в любой момент кто-то может просто взять и распорядиться ее судьбой по своему усмотрению? И это может произойти и через год, и завтра, и через час. Должна, по словам отца, быть всегда настороже, ожидая подлости и предательства от каждого. Пытаясь рассмотреть ложь под каждой улыбкой или услышать фальшь за каждым добрым словом. Но ведь нельзя вечно быть настороже. Рано или поздно запас прочности кончится. Так какая разница когда? Не лучше ли схватиться за то, что способно принести счастье прямо сейчас? Сгореть быстро, но отчаянно-сладко, чем медленно все равно умирать, отравляя капля за каплей душу вечным ожиданием предательства от всех и каждого?