Клятва Селлазаре - стр. 2
И я знал, что если отец застанет меня в эту минуту, то единственным спасением будет глубокое раскаяние.
Это я говорю как человек, уже набравшийся соответствующего опыта, и оттого умеющий предугадывать исход таких случаев. На моей детской памяти (в то время мне было четырнадцать лет от роду) имела место быть беспощадная сцена избиения, невольным свидетелем которой оказался я сам.
То было ранее весеннее утро, не совсем тёплое для нашего края: дул какой-то прохладный ветер, принесённый с моря.
Когда мой отец, Серджио Селлазаре, выйдя во двор с целью проследить за посадкой новых саженцев винограда, вдруг застал Родольфо, плотника, нанятого им лично для обучения меня корабельному ремеслу, в полусонном виде, столь сильно осерчал, что принялся его немедленно отчитывать с такой яростью, что мне стало совершенно не по себе. Я в то время бегал по двору и смотрел, как слуги вскапывали землю для посадки винограда. У моего отца их было не так много в сравнении с другими местными землевладельцами, всего человек пятеро, и все, услышав крики отца, оставили свою утомительную работу и уставились на него.
– Имеешь ли ты совесть!? Кто тебя такого вообще на свет Божий явил!? Чтоб тебя плотиной стукнуло по голове, тунеядец!
Но эти восклицания были лишь вступительным аккордом к той прелюдии, которую хотел представить всему окружению мой отец. Я видел, каким несчастным стало лицо Родольфо. Но в отличии от меня, у которого от всех этих зловещих речей и тело содрогнулось, и губы задрожали, он и не шевелился. Волнение его ограничивалось лишь опущенной книзу головой. Ему было совершенно все равно, что станет с ним делать ненавистный его господин: что изволит делать, то он и примет с подобающим смирением.
Родольфо молчал, не смея ничего ни возражать, ни подтверждать в своё обвинение. Мой отец же был человек крайне сложным и непонятным никому: он проявлял свою вспыльчивость при любых обстоятельствах, будь то жертва спокойно принимала его удары, будь то (не дай Боже!) начинала сопротивляться его гнёту. Как я уже говорил ранее, лучшим выходом из сложившейся ситуации являлось чистосердечное признание себя виновным, перекладывание на себя всей отвественности за разгоревшийся скандал.
И на беду свою, плотник наш не стал делать этого, и разъяренный плантатор, стиснув в руках своё орудие бичевания, коим был длинный устрашающий кнут, подошёл к Родольфо и, замахнувшись, приказал ему пасть на колени.
Когда Родольфо поспешил выполнить эту «просьбу», каратель вновь замахнулся и с силой ударил кнутом по спине плотника.
– Кто явил таких иродов на свет Божий!? Кто?! Какие животные?! – восклицал отец, продолжая направлять свои удары на спину Родольфо. От него же слышались лишь стоны и крики, на большее он способен не был.
Я помню, как в тот момент сильно побледнел. Руки мои дрожали, словно от холода, хотя на дворе было солнечно и по-весеннему тепло. Мне было невыносимо больно смотреть на эту отвратительную картину, но я не знал, что предпринять в данной ситуации: бежать к матери и упросить её остановить отца, или самому выйти к нему и прервать его карательное мероприятие, или просто-напросто закрыть глаза и уйти прочь в слезах страха и беспомощности.
Но в таком случае я бы навсегда стал в своих глазах трусом и слабохарактерным малым, без всякой силы духа. И я решил отбросить всё волнение, весь свой испуг, и побежал прямо к отцу, когда тот ещё продолжал делать своё многозначительное дело по воспитанию едва живого Родольфо. Ком в горле, казалось, не давал мне ничего сказать, но я был столь решителен в своих действиях, что мне едва удалось выкрикнуть: