Кисть ее руки. Книга 2 - стр. 20

– Ну, понятно… но почему вы не сказали? Потом за столом госпожа Инубо спрашивала, кажется, был ли кто-нибудь ночью в храме Хосэндзи.

– Если вы загадываете желание, о нем никогда и никому нельзя рассказывать, пока оно не сбудется.

– Я понимаю… Но сейчас…

– Дочка заболела, а я думала, что вы уже знаете об этом.

– Ясно.

– Можно я схожу быстро? Вот лекарства, которые дал мне врач. Если запоздаю и дочка начнет сильно кашлять, или температура подскочит, надо взять эту пипетку, набрать лекарство из бутылочки до этой линии, а затем дать ей выпить. Не могли бы вы это сделать, пожалуйста?

– Хорошо, но не знаю, получится ли… Лекарство горькое?

– Нет, сладкое. Юки не отказывается его пить.

– Надеюсь, все будет в порядке. Мне никогда не приходилось ухаживать за детьми, поэтому, пожалуйста, возвращайтесь поскорее.

– Хорошо, я бегом. Извините, что так… Спасибо!

Митико надела плотную куртку, обмотала шею шарфом и вышла из комнаты, несколько раз поклонившись мне с извиняющимся видом. Я заметил, что на ней была длинная юбка и толстые серые чулки. Ее шаги в коридоре стали быстро удаляться и вскоре совсем стихли.

Оставшись один, я смотрел на спящее лицо четырехлетнего ребенка и размышлял, почему все это происходит. Почему ей приходится каждую ночь отваживаться на такие приключения с маленьким ребенком на руках, чтобы сто дней подряд глубокой ночью возносить молитвы в храме? Она могла бы просто спокойно спать в обнимку с дочкой, так зачем ей каждую ночь упорно выходить на холод? Зачем взбираться на холм, заросший бамбуком, и ходить на кладбище, где бродят призраки? Или за этим скрывается какая-то боль?

Понятно, что тогда на кладбище силуэт показался мне таким странным из-за того, что на спине под пальто у нее был ребенок.

То есть никакого превращения в цветущую на кладбище камелию не было. Наверное, Митико просто заметила, что за ней следят, и поспешила куда-то спрятаться, чтобы не ставить под угрозу эффективность своего ритуала загадывания желаний. Именно поэтому мне тогда показалось, что на месте матери с ребенком появилась камелия. Дело было в плохой видимости из-за тумана и темноты. В таких условиях подобные недоразумения вполне вероятны.

Девочка повернулась на другой бок. Спала она тревожно. Наверное, из-за температуры. Поправляя на ней одеяло, я коснулся лба ребенка. Он был горячий. Значит, у нее жар. Может быть, нужно остудить ее влажным полотенцем? Или не стоит этого делать? Я слышал, что температура тела у детей бывает выше, чем у взрослых, но на сколько? Не слишком ли она высока? И не мешает ли девочке горящий в комнате свет?

Пока я раздумывал, выключать свет или нет, Юки открыла глаза. Это меня обеспокоило. Я не знал, что делать. Тут ее губы внезапно скривились, и она заплакала.

– Мама! – позвала Юки.

– Юки, Юки, это дядя Исиока, – сказал я насколько мог дружелюбно.

Юки, похоже, почувствовала, что в комнате что-то не так, и на время перестала плакать.

– А мама где? – спросила она меня.

– Она пошла молиться в храм Хосэндзи и сказала, что скоро вернется. Просила ее немножко подождать. Ты можешь подождать, да? – спросил я.

Она тихо кивнула, ее глаза были полны слез.

– Ну вот и хорошо. Мама скоро будет дома. У тебя что-нибудь болит?

– У меня болит горло и голова тоже, – сказала Юки.