Кирие Элейсон. Книга 7. Посмертно влюбленные. - стр. 52

В комнате висел тяжелый запах, знакомый всякому, кто хотя бы однажды заходил в мужскую спортивную раздевалку после игры. На земле, как и по периметру помещения, были разостланы и развешаны ковры богатой выделки, но не первой свежести. В центре помещения на одном из ковров стояли пара плетеных кувшинов с вином и несколько деревянных кубков. В комнате присутствовали несколько мужчин, все они полулежали на старых походных тюфяках. Главное место занимал герцог Гизульф, двадцатипятилетний мужчина достаточно приятной наружности и обходительных манер. Справа от него находился Иоанн Неаполитанский, он был вдвое старше Гизульфа, а мужественные черты лица и беспокойно прожитая жизнь увеличивали зрительную разницу в возрасте еще более. Не моложе Гизульфа выглядел сеньор, занявший место слева от герцога, но на самом деле ему не было и двадцати, однако странно вырубленный природой почти кубической формы череп с жидкими волосами и выпяченная челюсть никак не позволяли назвать его зеленым юношей. Спиной к вошедшему сенатору сидели еще двое, один из них оказался герцогом Гаэты, мужчиной преклонных лет, чья голова уже полностью лишилась волос, зато обзавелась множеством пигментных пятен. И наконец, последним, еще не представленным, был высокий пятидесятилетний сеньор все еще могучего телосложения с по-бульдожьи брыластым лицом и густыми рыжими волосами. Кресченций остановил свой взгляд именно на последнем, поскольку никак не ожидал его здесь увидеть.

– Доброго вечера, мессеры, благословения вам Господа и защиты от врагов зримых и незримых! Вы ли это, мессер Ландульф?

– Привет вам во Христе, сенатор великого Рима, – поспешил ответить герцог Гизульф. – Да, это его светлость Ландульф, князь Капуи и Беневента. К вашим услугам также ваш покорный слуга, его светлость Иоанн, князь Неаполя, его светлость Иоанн, князь Гаэты, и благородный мессер Пандульф, виконт Беневента и сын мессера Ландульфа.

Последним был представлен молодой человек с кубически обтесанным черепом. Он приподнялся со своего ложа и обменялся поклонами с сенатором.

– Однако Его молодое Святейшество совсем не ценит вас, мессер Кресченций, если позволяет так рисковать вашей жизнью только ради того, чтобы поприветствовать нас, – не скрывая ядовитой усмешки, произнес Ландульф.

– В чем же заключается риск, мессер Ландульф? – с достоинством ответил Кресченций.

– В том, что вы направились в поздний час в пределы чужого Риму владения с целью не до конца вам понятной и совершенно не представляя, что вас ждет.

– Судя по вашим словам, вы лучше меня понимаете, что здесь происходит.

– Вне всяких сомнений, мессер Кресченций. Мне кажется, вы уже тоже начинаете понимать, что вы забрались туда, где вас никто не ждал, никто не звал и где ваше присутствие воспринимается как нападение.

– Я хотел бы услышать, что мне скажет мессер Гизульф или мессер Иоанн Неаполитанский.

– Мы вам скажем то же самое, мессер Кресченций, – ответил герцог Неаполя с хладнокровием бывалого клятвопреступника. Меж тем молодой Гизульф опустил глаза вниз, очевидно терзаясь душевными муками.

– Мессер Гизульф? – обратился Кресченций.

– То же самое, – негромко повторил Гизульф, найдя в себе силы поднять глаза навстречу взору римского сенатора.

– Итак, благородные мессеры, – Кресченций вложил сколько мог сарказма в слово «благородные», – у меня остался только один вопрос. Кем я сейчас для вас являюсь?