Кирие Элейсон. Книга 7. Посмертно влюбленные. - стр. 20

– Имя Октавиан языческое, – епископ Хрисогон, сказав это, не рассчитывал смутить принцепса. Скорее выразить поддержку очевидно растерявшемуся понтифику.

– Он сменит имя перед коронацией, как это сделал Меркурий, сын Проекта14, – спокойно парировал этот слабый выпад Альберих. Награждая сына именем первого античного императора, принцепс действительно готовил его к иной стезе, но сейчас все планы пришлось в срочном порядке корректировать. И то, что принцепс обмолвился о «несвященности» светского титула, было еще одним и чуть ли не решающим доводом в последний момент переориентировать сына на служение Церкви.

– Правилами Церкви не предусматривается избрание преемника апостола при жизни предшественника, – наконец проговорил, набравшись мужества, понтифик и уставился глазами в пол. Агапит понимал, что должен был это произнести, хотя лукавый нашептывал ему, что лично Агапит от этого последнего произвола диктатора ничего не теряет, что возлагать тиару на сына Альбериха будет кто угодно, но точно не он. А что значат слова против дела? Да и мысли, подобные мыслям Сергия о неисповедимости путей, в голове папы также присутствовали.

– Но ведь у нас будет договор, а не клятва, не так ли? – с ядовитой улыбкой ответил Альберих. – Конечно, выбор Церкви еще будет утверждать Сенат и плебс Рима. Хотя я лично нахожу, что было бы куда правильнее, справедливее и спокойнее осуществлять выбор верховного иерарха среди отцов кардинальских церквей.

Пройдет еще сто лет, и слова Альбериха будут закреплены в булле «In nomine Domini»15 как истина, не требующая обсуждений.

– Разве может суетный и продающийся за краюху хлеба плебс выбирать достойного пастора? Разве он знает о всех добродетелях и пороках избираемого? Разве не лучше это знаете вы, епископы Рима и его субурбикарий? Разве только что вы не свидетельствовали об этом? – Альберих, поймав епископов, точно мышей в мышеловку, теперь старательно обвешивал последнюю все новыми замками.

Папе очень хотелось в приватном порядке поинтересоваться у принцепса о возможных последствиях, если он сейчас ответит отказом. «Что сделаешь ты, если я скажу «нет»? На что решишься?» Обводя взглядом своих коллег, он пришел к выводу, что с каждым из них Альберих тогда будет говорить отдельно и разобьет их фронду поодиночке. Ведь каждый из них, и прежде прочих сам Агапит, продвижением своим обязан Альбериху, и за каждым из них есть грешки, о которых тот знает и до поры держит при себе.

– Ведь это будет договор, не клятва? – осторожно сказал Сергий, демонстрируя готовность первым выкинуть белый флаг. У остальных священников даже отлегло на душе, ведь особенно тяжело признаваться в сдаче первым. Альберих улыбнулся. Именно за этим он позвал сюда Сергия, а кроме того, последний пусть формально, но сейчас представлял собой в единственном лице церкви, не связанные с Римом.

– Конечно договор, и сын мой сейчас же поцелует Святое Распятие, дав обещание немедленно уничтожить этого договор, как только он будет исполнен.

«А если нет? – подумал папа Агапит. – Обнаружение такого договора позорным пятном ляжет и на Римскую церковь, и на мое имя. Впрочем, и на имя Октавиана тоже. Нет, он действительно сожжет эти пергаменты, как только станет папой. Зато существование их станет серьезным гарантом, что все епископы исполнят свое обещание. Великого сына теряет сегодня Рим! Хитер и умен он, как… как его мать, не к ночи она будь помянута!»