Киевская Русь. Волк - стр. 25
Но он сделал последнее усилие усмирить себя, ведь князю обещался не порочить незамужних девиц киевских. И тут невольно поднял взор свой на Святославу. Да понял, что зря это сделал. Стояла она перед ним с грудью высоко вздымающейся, а плечико оголенное сквозь ткань разорванную сверкало на солнышке, моля о ласке. Златые волосы по плечам рассыпались, словно окутывали ее покровом шелковым, а губки алые чуть приоткрыты от волнения. Ярослав еще более взбудоражился от мысли лихой, что он первым станет. Только его она будет! Шагнул он к ней со взором затуманенным да обжигающим. Святослава пошатнулась от страха девичьего да на колени упала, разрыдавшись.
– Не трогай меня, всеми богами прошу, не трогай! Девка я. Батюшке обещалась честь сохранить к приезду его. Удавлюсь, коли тронешь!
Ярослав застыл как вкопанный. Не шутит девица и честь свою кровью смоет, случись чего. Не хотел он этого. Не так хотел. Огромной волей усмирил он себя снова да пламя молодецкое остудил. Не тронет он ее, не сегодня.
Но Святослава этого не заметила, ибо очи на молодца не поднимала. Стала далее причитать:
– На тебе кровь моя будет. По ночам стану тебе являться, коли не оставишь, – и тут она вскинула головку гордую да рассмеялась громко, язвительно. Сама не сознавала, что творит. – Да только слабых девок ты и можешь насильничать! Дождался, когда батюшка мой уехал да одну оставил, вот и повадился за мной. А ты пойди со Степаном, защитником моим, поборись. Выследил, что Степана я домой спровадила и сразу кинулся ко мне насильничать. Трус ты и подлец, и нет в тебе чести дружинника княжеского!
Святослава это в сердцах сказала, не подумала. Отшатнулся от нее Ярослав, как холодной водой она его облила. Опомнился. Змея перед ним сидела да больно душу десятника жалила. Ведь он не тронул ее даже, не отобрал красу девичью. А она его как воина срамить начала, чего ни один вой бабе не простит.
– Ты думай, что говоришь, девка! – грозно сказал он ей да блеснул глазами серыми и холодными, как мечом воздух прорезал.
Но Святослава не унималась. Поняла, что это единственный ее шанс спастись от позора.
– Так и есть трус, – и она встала перед ним гордо, – только и кичишься, что ловкостью своей ратной. А кроме нее у тебя ничего более и нет. Душа-то низкая. Недостоин ты быть витязем Руси славной! Недостоин защищать рубежи наши. Убирайся, видеть тебя не могу, подлого!
Ярослава так зацепили слова последние, что чуть не ударил злословницу. Да вовремя себя остановил. Недостойна эта змея, чтоб он об нее руки марал. А еще думал миловаться с ней да своей назвать. Тоже, расчувствовался! Все бабы одинаковы. Пока ласковый с ними, ластятся, как кошки, а как не по их сделаешь, так сразу на рожон лезут. И эта ничем не лучше. Посрамить решила его как воина. Если бы как полюбовника посрамила, простил бы ей. Но она на самое святое покусилась. Такого никогда он ей не простит.
Развернулся новгородец резко да ушел от нее в чащу темную, оставив посреди леса, как сама того просила. Бешено сердце Ярослава колотилось, да уже не от жажды ласок девичьих, а от гнева праведного. Не будь она дочкой купеческой, придушил бы ее на месте за слова столь несправедливые да позорные. Долго так шел, пока тишина лесная успокоение ему не принесла. Прислонился дружинник к дереву могучему, чтобы отдышаться. Да опомнился, что оставил девицу совсем одну посреди чащи темной в глуши лесной.