Казнить нельзя помиловать - стр. 17
Валентин Васильевич расстегнул ещё одну пуговку на рубашке, откинулся на спинку сиденья и положил свою горячую напряжённую руку на её влажное открытое плечо.
– Юля, можно задать тебе дикий вопрос?
– Можно… – не глядя на него, быстро, с придыханием ответила она.
– Скажи – только без обиды! – почему у тебя до сих пор парня нет?
– Кто вам сказал, что нет?
– Ну, Юль, я ж серьёзно…
– Не нравлюсь, наверное, вот и нет.
– Ты? Не нравишься?.. Хватит тебе! Как ты можешь не нравиться с такой внешностью?
– Да какая там у меня внешность…
– Вот так, да? Хватит тебе кокетничать, сама же знаешь, что ты красивая.
– Я – красивая?
– Конечно! Да ты не только красивая, ты какая-то вообще такая… этакая…
– Что, хотите сказать, и вам нравлюсь?
– Нравишься! Конечно, нравишься! Да ещё как!
– Тогда поцелуйте меня… – повернулась она и, смущённая, посмотрела на него в упор.
Это так не вязалось с Юлией, что Валентин Васильевич на мгновение смешался, заглянул в её глаза глубоко-глубоко – не шутит ли? Потом медленно притянул её за плечи, мучительно поцеловал в потрескавшиеся губы и затем пылко, торопливо начал осыпать поцелуями её шею, плечи, руки и грудь, прикрытую ситцем сарафана.
Юля еле сдерживала стоны…
4. Последние хлопоты
Когда Валентин Васильевич вернулся домой, все ещё спали. Это хорошо – не надо ничего придумывать, изворачиваться. Он снова облачился в халат и, смело шаркая тапками, продефилировал на кухню.
Он заканчивал пить кофе, когда вышла из покоев, позёвывая и потягиваясь, заспанная Анна Андреевна.
– Уже вскочил? – зачем-то, по своей глупой всегдашней привычке, не думая, спросила она.
Валентин Васильевич промолчал.
– Так ты сегодня работаешь?
– Вот так, да? Ну сколько можно говорить – ра-бо-о-о-таю!
– И чего надо злиться, не понимаю! – огрызнулась Анна Андреевна. – И спросить нельзя? Пожалуйста! Только я тебя же жалею. Всё ты да ты по субботам пашешь, а твой зам прохлаждается…
Валентин Васильевич действительно частенько дежурил по субботам – «Комсомольский вымпел» имел воскресный номер. На то было много причин: во-первых, он любил лично подписывать номер в печать; во-вторых, мало доверял своему заместителю – вчерашнему редактору зачуханной многотиражки, суетливому, невнятно говорящему парню с выпуклыми рачьими глазами (он был тоже выдвиженцем, и Фирсов согласился на его кандидатуру, так как знал, что сам скоро уйдёт на повышение); и, в-третьих, он любил свой редакторский кабинет с массивными столами и шкафами, строгой табличкой на двери… Эти частые субботние дежурства выставлялись, само собой, как пример трудолюбия и высокого чувства ответственности Валентина Васильевича Фирсова.
На сей раз он лгал, и его раздражали вопросы и сентенции супруги.
– Ты вроде говорила, что в Пригород надо съездить? – перебил он.
– Да, да! Мне в пригородном магазине босоножки итальянские оставили. Надо сегодня забрать.
– Тогда поактивней шевелись, мне ещё в Будённовск до работы надо успеть, там Крючков в больнице лежит… С девяти магазин-то?
В Пригород они добрались быстро, но Анна Андреевна, по обыкновению, начала канителить, бессчётное количество раз примеривать эти дурацкие босоножки, которых у неё и без того пар десять, начала советоваться с магазинным бабьём, болтать и сплетничать. Валентин Васильевич сидел в машине и зримо представлял себе происходящее в подсобке магазинчика.