Казнить нельзя помиловать - стр. 19
Наконец, в один, как пишут в романах, прекрасный день, уже в сентябре, Валентин Васильевич, проезжая по Советской, увидел на тротуаре Юлию. Она шла, о чём-то глубоко задумавшись, машинально помахивая сумочкой. В огненно-красной юбке и белой маечке, с распущенными волосами она издали походила почему-то на цыганку. Валентин Васильевич притормозил и посигналил. Она не слышала. Тогда он свернул на ближайшем повороте, пристроил «Ладушку», замкнул дверцу и быстренько выбежал на перекрёсток. Юля уже приближалась. Валентин Васильевич произвёл разведку взглядом, знакомых поблизости не обнаружил и преградил девушке дорогу. Она чуть не ткнулась ему в грудь.
– Ой! Валентин Васильевич?
Юля растерялась, но в голосе её слышалась радость, а это было главное.
– Юля! Мы так давно не виделись… Пойдём скорей, здесь нельзя стоять…
Он так стремительно говорил и так решительно подхватил её под локоток, что об отказе не могло быть и речи. Они молча прошли к машине, сели, поехали.
Валентин Васильевич украдкой взглянул на часы – пять. Был газетный день и ему, кровь из носу, надо быть в редакции. Если он задержится, корректора и дежурный по номеру от злости лопнут – он должен первым читать свежие оттиски полос. «Ладно, скажу, что в обкоме был – не впервой», – успокоил себя Валентин Васильевич и, встряхнув головой, отбросил ненужные мысли.
Они уже выезжали из города, вскоре свернули в лес и остановились в самой чащобе. Валентин Васильевич, несколько смущённый молчанием Юлии, повернулся к ней и неловко обнял. Но она сама обняла его и прижалась щекой к его щеке.
– Юля!.. – пробормотал Валентин Васильевич. – Юлия… а я боялся…
Крымское сумасшествие повторилось. Объятия и поцелуи были судорожны, болезненны, дыхание смешалось. Грудь Юлии была уже обнажена, и она начала тихонько постанывать, всхлипывать и кусать его губы.
Валентин Васильевич понял, что страстно ожидаемый момент настал. В животе у него защекотало, кровь бросилась в голову, он трясущимися пальцами принялся рвать поясок её юбки…
– Нельзя! – вдруг вскрикнула Юлия. – Нельзя…
– Тогда сама сними! – нетерпеливо прохрипел Валентин Васильевич.
– Нельзя, милый… Нельзя – сегодня… – прошептала она, спрятав лицо от его взгляда.
– Чёр-р-рт! Всё у вас не вовремя! – чертыхнулся Фирсов.
Опять показалось, что точки над «i» расставлены. Несколько дней потерпеть Валентин Васильевич согласился. Оно и к лучшему: чем дольше ждёшь, тем слаще будет. Но начала опять твориться какая-то ерундистика – Юля снова его избегала. Валентин Васильевич злился, психовал, но поделать ничего не мог. Юлия уклонялась не только от встреч, но и от серьёзных разговоров по телефону. Раз только, когда Валентин Васильевич, увлёкшись, начал лопотать в трубку о чувствах, о любви и прочих возвышенных материях, Юля с какой-то неожиданной для него усмешкой, язвительностью сказала:
– У вас, дядь Валя, есть жена, её и надо любить. О других женщинах думать – грех…
А Валентин Васильевич уже по-настоящему мучился. Он действительно влюбился. Она снилась ему по ночам, он неотрывно думал о ней, мечтал о встречах и в конце концов довёл себя до такого экстаза, что начал опасаться – не хвороба ли?
Да и то! За все свои сорок с лишним лет он не испытывал ничего подобного. Анну в общем-то толком и не любил никогда, а в последние годы не испытывал к ней даже и обыкновенного плотского влечения. Те немногочисленные женщины, которых он попробовал до женитьбы, оставляли у него чувство отвращения. Правда, несколько раз ему довелось испытать если не душевное, то физиологическое потрясение во время рыбацких оргий. В те времена, когда в стране ещё весело жилось, они позволяли себе своей рыбацкой компанией устраивать порой «Праздники Вакха» для отдохновения от трудов праведных. Для таковых целей в самом глухом уголке области имелась на берегу лесного озера