Кавказские новеллы - стр. 39
Присев у его изголовья, я принялась участливо спрашивать, не смертельна ли его болезнь.
Тут в дверь входит маленькая девочка, я зову её, она доверчива, как котёнок. Посадив её к себе на колени лицом к Джоджру, демонстрирую тем самым неоспоримое свидетельство – её огромные, излучающие свет глаза.
В глазах у Джоджра я увидела ответную нежность к наследнице его богатства – если полагать, что глаза есть зеркало души, а душа в этом мире – это единственное богатство Джоджра.
Его столица разбита, она стала картой в игре нечистоплотных политиков и разрушителей. Дом его беден, да и никогда Джоджр не был замечен в стремлении к наживе.
Но под грохот взрывов и свист снайперских пуль Бог опять опустил в его руки нечто пушистое и беззащитное. Я искренна: пусть эта крошка победит все невзгоды, вырастет красавицей, но пусть не сводит с ума никакой институтский факультет, а лучистым светом своих глаз осветит чьё-то одинокое сердце и построит с ним счастье!
С Джоджром же мне предстояло проститься на следующую половину жизни.
Дома нас ожидал хорошо накрытый стол. Олег принёс из подвала молодое вино, которое изготовил сам. Я решила, что у нас есть классический повод для застолья, и предлагала своим ближним тост за тостом, и все они были мудры и поучительны.
Олег, видя это, поставил на ночь стакан воды и предупредил, что у меня будет сильная жажда.
Всю ночь я просыпалась от дикой жажды, но когда тянулась к стакану, за ним прятался Джоджр в своем пуховом тюрбане, и я никак не решалась дотянуться до воды.
Утром я задумалась, какая же неприятность случилась со мной в этот раз?
Когда Джоджр прошёл мимо меня на Александровском проспекте и я спросила, почему он по-прежнему свободен и неприкаян, то спросила я его о жизни, а ответил мне он, вероятно, о том вечере, и это должно было ввести любого человека в заблуждение.
Да и меня тоже, если бы я не была по горло сыта его историями и не решила уничтожить его, наконец, в его же логове, что я и сделала.
Потому что ты неисправимый стервец, Джоджр!
Я опять высоко в небе, лечу в военном вертолете в Цхинвал. В том здании, куда приходил Джоджр всю войну, куда ежедневно попадали снайперские пули и снаряды, где был театр, в котором когда-то директорствовал его отец, была осквернена статуя Поэта. Была она обезглавлена подонками, пришедшими усмирять город и поставить его на колени.
У всего есть множество граней. И у статуи тоже есть множество причин быть там, куда мы доставим её, но есть и одна тайная причина.
Как всегда, возвращаясь из Москвы, смотрю на снежные вершины хребта – за ними, кажется, сейчас спокойно. Внизу лежит пожизненный путь Джоджра с Юга на Север и обратно. Его часть уже семь лет независима в этом мире.
Всю жизнь мы были разделены вечным Кавказским Хребтом, у каждого была своя родная часть, которую не могла заменить другая. Самым мудрым было объединить обе части.
Надо признать, что всю жизнь Джоджр упорно ходил с Юга на Север и обратно, что было самым совершенным способом ткать полотно единого пространства.
И я сделала то же самое, решительно и прочно соединив в народной газете, где была в ту пору главным редактором, обе части одной и той же Осетии, несмотря на наличие у каждой своего президента.
После пережитых нами событий для меня осталось неоспоримо важным то, что Джоджр не покинул свою часть в самые тяжелые времена. Особенно я ощутила это, когда он бросил конференцию и ушел к себе на Юг в те страшные дни войны.